VI Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2014

«– КтоОн?

– Он Эдмон Дантес. А еще мой отец… И моя мать… Он мой брат… Мой друг. Он это я… И вы. Он это мы все»

Наука. Как часто мы используем это слово и еще более часто мы пользуемся ее плодами, без которых современное общество, наверное, потеряло бы тот облик, который оно имеет сейчас. Но что, же скрывается под этим понятием?

Наука – сфера человеческой деятельности, направленная на выработку и теоретическую систематизацию объективных знаний о действительности. Основой этой деятельности является сбор фактов, их постоянное обновление и систематизация, критический анализ и, на этой базе, синтез новых знаний или обобщений, которые не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи и, как следствие, прогнозировать. Те теории и гипотезы, которые подтверждаются фактами или опытами, формулируются в виде законов природы или общества. Иными словами, наука – это деятельность человека по познанию и объяснению окружающей его действительности. Конечно, чтобы более полно понять этот термин, необходимо окунуться в его историю и найти истоки возникновения науки, но это уже совсем другая тема, которая не относится к основной теме данной статьи.

В чем же ценность науки? Наука пользуется заслуженным авторитетом в обществе. Она дает людям знание, признающееся «научным», которому мы доверяем и считаем достоверным и обоснованным. А это означает, что наука – инструмент, фактически позволяющий управлять человеческим разумом, а разум – это оружие, которое в «неумелых» руках всевозможных «научных» гипотез и теорий может привести к серьезным последствиям. К числу таких «гипотез» можно отнести, например, скороспелые, «некачественные» гипотезы, которые их авторы выдают за вполне доброкачественный товар или же «теории» людей, которые настолько увлечены своими идеями, что не внемлют никаким критическим аргументам. Это и внешне наукообразные конструкции, с помощью которых их авторы объясняют строение «мира в целом» или «всю историю человечества». Существуют и идеологические доктрины, которые создаются не для объяснения объективного положения дел, а для объединения людей вокруг определенных социально-политических целей и идеалов и многое другое.

Возникает вопрос: что же делать? как отделить все это от науки и можно ли вообще это сделать? Данный вопрос в философии науки занимает одно из центральных мест и называется проблемой демаркации. Проблема демаркации (лат. demarcatio — разграничение) – проблема поиска критерия, по которому можно было бы отделить научные теории от ненаучных предположений. Также этой проблемой называется проблема определения границ науки, отделяющих ее от других способов изложения мысли человеком (религия, искусство). Близкую проблему обозначил знаменитый западноарабский философ Ибн Рушд (Аверроэс) еще в XII веке, который ввел концепцию «двойственной истины», на основании которой существует две истины: истина разума (науки) и истина религии. Однако первые решения поставленной проблемы появились гораздо позже (XX век) вместе с появлением первой законченной теории философии науки – неопозитивизмом или логическим позитивизмом.

Логический позитивизм (англ. Logical positivism) — (логический эмпиризм или неопозитивизм) является школой философии, которая включает в себя эмпиризм, идею о том, что для познания мира необходимы наблюдаемые доказательства, опирающийся на рационализм, основанный на математических и логико-лингвистических конструкциях в эпистемологии. Идейным ядром логического позитивизма стала группа философов и ученых, сформированная и организованная профессором Морицом Шликом при кафедре Венского университета, за что и получила свое название – «Венский кружок». В манифесте кружка было записано: «Если кто-либо утверждает: «Существует Бог», «Первоначальной причиной мира есть бессознательное», «Существует энтелехия, которая является основой жизни существ», то мы не должны говорить: «То, что вы говорите, ошибочно», а должны скорее спросить: «Что вы имеете в виду под этими предложениями?» По-видимому, существует четкое разделение между двумя типами утверждений. Один из типов включает утверждения в том виде, как они высказаны в эмпирической науке, их значение может быть определено логическим анализом, или, более точно, сведением к простым предложениям об эмпирически данном. Другие утверждения, включая вышеупомянутые утверждения, оказываются полностью бессмысленными, если мы берем в том смысле, в котором использует их метафизик» []. В этих словах содержится основная идея, позволяющая провести границу между наукой и философией и тем самым отделить научное знание от ненаучного. Основным инструментом, отвечающим за эту процедуру проведения границы, является принцип верификации (от лат. verus — истинный, facio — делаю), выражающийся в возможности проверки, подтверждения каких-либо теорий, гипотез или логических предположений путем их соотнесения с эмпирическими (опытными) данными. То есть данный принцип утверждает, что научным можно считать лишь то знание, содержание которого можно обосновать протокольными предположениями, истинность которых не подвергается сомнению, так как они отражают наблюдаемую действительность. Научное знание, по мнению участников «Венского кружка», строится по методу индукции. Оно представляет собой треугольник, в основании которого лежат протокольные предположения, отражающие действительность, которые объединяются и составляются в обобщения, над которыми на самой вершине расположено обобщение, описывающее единую науку.

Хотя признак верификации дает некоторые положительные результаты в решении проблемы демаркации, являясь интуитивно понятным, ибо теории, неподдающиеся расходящиеся с эмпирическими данными, просто бессмысленны, а значит, не являются научными (например, идея движения Земли в XVI веке или же уфология в наше время), но при более пристальном рассмотрении можно обнаружит многие его серьезные изъяны. Мы можем иметь огромное число фактов, подтверждающих какую-либо теорию, полученную путем индуктивного обобщения, но все равно быть лишь с определенно вероятностью уверенными в ее правоте. Например, Карл Поппер в своем произведении «Логика и рост научного познания», анализируя проблему индукции, как невозможность полного обобщения единичного опыта, сформулированного в частных или «сингулярных высказываниях» («протокольных предложениях»), рассматривает высказывание «Все лебеди белые». На его основе получается, что в конкретном месте k либо не существует лебедя, либо он белый. Но данное следствие не может быть проверочным, так как в противном случае мы бы получило бесчисленное множество верификаций и все равно не смогли бы доказать его. А когда стало известно, что в Австралии живут и черные лебеди, данное высказывание вообще превратилось в ложное, что отбрасывает индуктивное обобщение как негодное. Другой пример – всем известный закон из физики – все тела при нагревании расширяются. Опять же перед нами встает непреодолимая преграда в виде тысяч, миллионов, миллиардов различных верификаций, которые все равно не могут полностью подтвердить этот закон, и не дают уверенности, что не найдется, по крайней мере, одно опыта, который бы не опроверг поставленное утверждение.

Другой проблемой принципа верификации было то, что представители «Венского кружка» объявили верифицируемость не только критерием демаркации, но и критерием осмысленности, что говорит о том, что только верифицируемые предложения имеют смысл, а остальные же являются бессмысленными. В частности, предложения философии не подвергаются проверке, а значит, они не только лежат вне науки, но и фактически являются бессмысленными.

Таким образом, критерий верифицируемости, предложенный позитивистами, не только уничтожал философию как науку, но и отсекал наиболее плодотворную часть самой науки, так как все научные воззрения, являющиеся идеализированными или же относящиеся к чувственно не воспринимаемым объектам, просто отсекались этим принципом и оказывались бессмысленными. Более того, «парадокс» позитивизма заключается в том, что сам принцип верификации не подвергается проверке, а значит, следуя самому себе, не может быть признан научным. Несмотря на все эти «трудности» позитивистской концепции нельзя сказать, что принцип верификации является в корне неправильным и неприменим, как критерий для отделения научного знания от ненаучного. Мы не можем использовать его как достаточное условие для такого разделения, но имеем полное право сказать, что представляет собой необходимый признак научной теории. То есть, если какая-либо теория является научной, то она включает этот признак, но не наоборот.

Также можно сказать и о признаке фальсификации выдвинутом философом Карлом Поппером. Понимая недостаточность и в то же время важность признака верификации для определения границ науки, он предложил критерий фальсифицируемости (лат. falsus – ложный). Согласно этому критерию, теория считается научной в том случае, если существует методологическая возможность ее опровержения эмпирическим путем, даже если эксперимент по ее опровержению еще не поставлен. «Догму значения или смысла и порождаемые ею псевдопроблемы можно устранить, если в качестве критерия демаркации принять критерий фальсифицируемости, то есть по крайней мере, асимметричной или односторонней разрешимости. Согласно этому критерию, высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или более точно – если их можно систематически проверять, то есть подвергнуть (в соответствии с некоторым «методологическим решением») проверкам, результатом которых может быть их опровержение»[].

Однако следует отличать фальсифицируемые теории и их фальсифицируемость. Критерий демаркации Поппера не является критерием истинности теории, то есть если теория научна, а, следовательно, удовлетворяет критерию фальсифицируемости, это не означает, что она истинна. Другими словами, если в результате эксперимента по проверке фальсифицируемости теории получается результат ей противоречащий, означает, что теория ложна и становится фальсифицированной, но она, тем не менее, все еще остается фальсифицируемой, что говорит о ее научности. Сам Поппер говорил об этом так: «В то время меня интересовал не вопрос о том, «когда теория истинна?», и не вопрос, «когда теория приемлема?». Я поставил перед собой другую проблему. Я хотел провести различие между наукой и псевдонаукой, прекрасно зная, что наука часто ошибается, и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину» []. Но если, же теория фальсифицирована, то она должна быть отброшена как ложная. Поппер решительно настаивает на том, что мы не можем сохранять такую теорию в своем сознании и должны изучать новую теорию. Всякие же попытки, направленные в сторону ее сохранения, могут привести лишь к задержке развития познания, догматизму в науке и потере ее своего эмпирического содержания. Стоит отметить, что Поппер не подразумевает прогресс науки под такой сменой научных теорий как может показаться на первый взгляд. По его мнению, прогресс науки состоит в увеличении и углублении проблем, которые решают (или пытаются решить) данные теории: «наиболее весомый вклад в рост научного знания, который может сделать теория, состоит из новых проблем, порождаемых ею»[].

Такая концепция соперничающих теорий сравнима с концепцией естественного отбора, когда в ходе селекции выбирается обладающий максимальной приспособленностью представитель рода. В результате такого отбора кроме философии, которую отбросили за ненаучность еще позитивисты, вместе с ней ненаучными оказывались еще математика, история, социология и логика! Кроме того, применение этой концепции к ряду современных наук может также привести к признанию их вне науки! Хотя и фальсификационизм как критерий демаркации оказался неэффективным вследствие того, что последовательное его проведение означало отнесенность научной теории к сфере науки после опровержения ее опытом. Требование же немедленного отбрасывания теорий, как только они встречаются с опровержением хотя бы части своих выводов, согласуется с реальной практикой науки. Поппер внес большой вклад в философию науки, а критика его идей и их разработка послужили началом большинству новых направлений в философии науки. Одним из таких направлений стал эпистемологический анархизм Пола Фейерабенда.

Концепция эпистемологического анархизма Пола Фейерабенда основана на двух принципах: пролиферации (от лат. proles — отпрыск, потомство и fero — несу) и несоизмеримости. Первый говорит о том, что нужно развивать и размножать теории и концепции, какими бы они ни были. Фейерабенд критикует так называемый критерий последовательности научных теорий, когда каждая новая теория должна продолжать начинания своего родителя. Думается многим знаком этот принцип. Что-то подобное можно наблюдать и в других сферах, например, в спорте. Когда встречаются две команды, считается, что судьи будут «помогать» тем, кто играет «дома», так как для них это тоже «дом». Здесь игроки, выступающие на своей площадке, являются как бы старой концепцией, которую продолжает новая теория («судьи»), а другая команда – это новая концепция, пытающаяся изменить устоявшиеся каноны. То есть, если нужно выбрать между двумя одинаково убедительными теориями, то выбор той из них, которая совместима со старой, уже недействительной теорией, будет скорее эстетическим выбором, нежели рациональным, что, конечно же, является неприемлемым для развития науки, так как просто губит все сторонние воззрения и фактически насильно заставляет следовать старой концепции. Поэтому Фейерабенд предлагает противоположный позитивистской индукции метод континдукции, согласно которому необходимо развивать «гипотезы, противоречащие хорошо подтвержденным теориям или обоснованным экспериментальным результатам» []. «Можно развивать науку, действуя контриндуктивно» [].

Второй признак показывает, что теории невозможно сравнивать между собой и защищает любую концепцию от внешней критики. Довольно интересен и показателен пример несоизмеримости в области восприятия, рассмотренный Фейерабендом в его произведении «Против метода». Он говорит о невозможности непосредственной оценки перцептивных объектов, созданных нашим перцептивным аппаратом, например, глядя на рисунок представленный ниже.

«Мы можем сравнить две позиции в памяти, но не в момент концентрации внимания на одном и том же рисунке. Первый из приведенных ниже рисунков идет еще дальше. Он порождает такие перцептивные объекты, которые не отрицают в то же время других перцептивных объектов, и вместе с тем не позволяют сформировать вообще никакого объекта (заметим, что средний цилиндр постепенно исчезает по мере того, как мы продвигаемся слева направо). Здесь даже память не помогает нам вполне рассмотреть альтернативы» []. Как мы видим, из этого принципа опять же следует невозможность использования критерия верифицируемости, предложенного позитивистами, как единственно возможного критерия разделения научного и ненаучного знания.

Таким образом, эти два принципа, соединяясь вместе, образуют методологическую концепцию эпистемологического анархизма, включающую лишь один единственный метод – «все дозволено»: «Если иметь в виду обширный исторический материал и не стремиться «очистить» его в угоду своим низшим инстинктам или в силу стремления к интеллектуальной безопасности до степени ясности, точности, «объективности», «истинности», то выясняется, что существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития, – все дозволено» []. Ведь так оно и есть! Каким бы ни был тот или иной научный метод, все равно найдется хотя бы одна задача в какой-либо , которую нельзя будет решить этим методом, а значит, он потеряет свою абсолютность и силу в рамках не только конкретной науки или задачи, а науки в целом, чего нельзя сказать про метод «все дозволено»: «не существует правила – сколь бы правдоподобным и эпистемологически обоснованным оно ни казалось, – которое в то или иное время не было бы нарушено» []. Именно этот метод позволят избежать в науке устаревших и изживших себя концепций, которые поддерживались новыми теориями только за счет эстетического выбора, в качестве дани уважения старым теориям.

Проанализировав эти принципы и сопоставив их различными теориями в истории науки можно сделать вывод, что наука вовсе не является рациональной, как ее привыкли считать большинство философов и ученых. «Без «хаоса» нет познания. Без частого отказа от разума нет прогресса» []. И действительно, какую теорию из истории науки не возьми, для ее принятия, необходимо было прибегнуть к усилию отказаться от той картины мира, которая существовала на тот момент. Например, так произошло с гелиоцентрической системой мира, которая противоречила текстам Псалмов, стиху из Экклезиаста, а также эпизоду из «Книги Иисуса Навина», где говорится о неподвижности Земли и движении Солнца. Но тогда встает вопрос: если наука оказывается иррациональной и может развиваться лишь постоянно, нарушая законы логики и разума, то чем же тогда она отличается от мифа, от религии? В сущности, ничем! Более того, метод «все дозволено», введенный Фейерабендом, не просто стирает эти границы и фактически говорит, что наука – это то, что только называется этим словом и ничего больше, но и удаляет саму проблему демаркации за ненадобностью! Ведь если наука и миф не отличаются друг от друга, и существует и продолжает появляться бесконечно большое количество всевозможных теорий, то зачем он вообще нужен этот критерий выделения научного и ненаучного, ведь все равно «все дозволено»! Единственным, что нужно сделать для решения проблемы демаркации – это отделить науку от государства, как это уже сделано в отношении религии. Тогда научные идеи уже не будут навязываться как единственно верные каждому члену общества, и будет уничтожено господство науки в области народного образования. Это означает, что у родителей появляется возможность выбора, что будет изучать их ребенок в школе – науку или же, к примеру, магию! Довольно интересный выбор, не так ли!

Но, как говорится, благими намерениями устлана дорога в ад. Пытаясь найти абсолютный метод научного познания с помощью которого можно отделить научное от ненаучного, – Фейерабенд выводит типичный анархистский тезис о том, что каждый делает что хочет, и все эти «хотения» равны. Но по этой логике в данный список равных надо включать и каннибалов, и фашистов, и сторонников человеческих жертвоприношений. По этой логике надо предоставить ребенку выбор родного языка до того, как начать обучать языку. Этот абсурдный для нормального современного сознания результат является следствием отбрасывания общественного характера человеческой жизни, того, что отдельные люди и группы включены в более широкие общности, что накладывает на их свободу существенные ограничения. Таким образом, хотя и принцип «все дозволено» не может являться абсолютным научным методом. На мой взгляд, его следует пересмотреть и перейти от чистого эпистемологического анархизма Фейерабенда к «ограниченному плюрализму», который также будет основан на принципе пролиферации, но уже не будет отвергать в отличие от своего предшественника и такие принципы как верификация и фальсификация. «Все дозволено», но только в определенных рамках – к примеру, не имеет смысла изучать теорию теплорода, как противоречащую принципу верифицируемости и не и не имеющую никаких эмпирических доказательств. Или же другой пример, не следует считать уфологию или хиромантию науками, но это не означает, что их запрещено изучать. Ведь возможно через некоторое время они также могут получить эмпирическое подтверждение или же они переродятся в какую-то науку, как, например, произошло с алхимией. Не стоит также ограничивать их возможность создания научных революций – пересмотра существующих теорий. Роль же государства в этом случае должна состоять в том, чтобы контролировать науку и все также преподавать ее в школе и подготовить ребенка к тому, чтобы после ее окончания он смог выбирать: продолжить ли ему изучать науку или же заняться чем-то другим. Кончено остается вопрос: как же все-таки отделить научное знание от ненаучных идей? Иными словами, как нам решить проблему демаркации?

Для ответа на этот вопрос вспомним два факта: определение науки и доказательство Галилеем гелиоцентрической системы мира. Определение науки звучит так: наука – это сфера человеческой деятельности… Следует обратить внимание на то, что это именно человеческое и вот почему. В своем доказательстве Галилей не использовал какие-либо факты, известные современному человеку, а телескоп, который должен был стать помощником его триумфа, не показал того, что от него ожидалось. Фактически его доказательство держалось на гипотезах ad hoc [1], как называет их Фейерабенд, я же назову это одним словом – вера. Именно заставив поверить в истинность своей теории, он, можно сказать, совершил научный переворот. Если присмотреться к другим подобным открытиям, можно увидеть, что они тоже основаны на ней, том, что Фейерабенд называет «отказом от разума».

Подобную концепцию представлял английский ученый Майкл Полани – автор концепции личностного знания, как вида знания, которое не может быть передано другим (например, умение плавать). Вместо слова «знание» он предполагает использовать термин «убеждение», что как он считает, позволит ему устранить трудности, существующие в рамках различных теорий истины. Основную идею Полани можно представить одной короткой его фразой: «…будучи человеческими существами, мы неизбежно вынуждены смотреть на Вселенную из того центра, что находится внутри нас, и говорить о ней в терминах человеческого языка, сформированного насущными потребностями человеческого общения. Всякая попытка полностью исключить человеческую перспективу из нашей картины мира неминуемо ведет к бессмыслице» []. Если экстраполировать это на нашу проблему, получим, что фактически наука живет в каждом из нас и выражается в наших убеждениях в отношении тех или иных понятий, а проблема отделения науки от мифа превращается в проблему веры в ту или иную теорию, но не конкретным человеком, а обществом в целом. «Когда то или иное знание разделяется всеми учеными, то это обстоятельство лишь подтверждает их веру в реальность научных идеалов» [].

Таким образом, решение проблемы демаркации науки не заключается в использовании каких-либо принципов ( верифицируемости или фальсифицируемости), хотя и говорит о них как о необходимом (но не достаточном) признаке научности или же развитии всевозможных теорий, порой даже абсурдного содержания, согласно методу «все дозволено», хотя опять же и не отрицании его полностью, а является чем-то более глубоким и не связанным с внешним миром ощущений. Она скорее переходит в новую проблему – проблему веры обществом в истинность тех или иных теорий. А, следовательно, как показывает история науки, возможно уже совсем скоро научными могут стать такие понятия как магия, экстрасненсорика, уфология, и каждый день, услышав например фразу о крушении инопланетного корабля мы не будем говорить об очередном мифе, а просто примем это как должное, потому что мы будем убеждены в истинности подобных теорий. Но это не значит, что следует пустить науку на самотек, то есть оставить все как есть, в надежде на то, что постепенно мы придем к описанному выше. Нет, все совсем наоборот! Для того, чтобы делать все новые и новые открытия, расширяя границы науки, превращая то, что раньше называлось мифом, в новые научные концепции, необходимо самим развивать все «эти» мифы, пытаться найти эмпирические подтверждения для них и главное, поверить в них самому и нести эту веру в общество. Ведь, наука, как ребенок, который только начинает говорить и пользуется словами, которые он слышит, не понимая их смысла, добавляя все новые и новые лингвистические фрагменты непонятные для него к своей деятельности, в последствие после длительного периода такой активности открывает смысл этих слов. В ней точно также ученый, должен обладать способностью «высказывать бессмыслицу до тех пор, пока количество бессмыслицы, высказанной им и его друзьями, не станет достаточно большим для того, чтобы придать смысл всем своим частям»[]. А значит, граница между наукой и мифом не такая уж и четкая, а как раз наоборот, представляет собой пересечение обоих понятий, которое все больше сдвигается в сторону второго, говоря о том, что значение мифа в науке, значительно больше, чем можно себе представить.

Список литературы:

1. Фейерабенд, П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А. Л. Никифорова. — М.: АСТ; Хранитель, 2007. — 413 с.

2. Поппер, К. Логика и рост научного знания. — М.: Прогресс, 1983.

3. Popper K.R. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. London and Henley. Routledge and Kegan Paul, 1972. Перевод с сокращениями 1, 3 и 10-й главы А.Л. Никифорова

4. Жданов Г. Б. Выбор естествознания: 8 принципов или 8 иллюзий рационализма?//Философия науки. Вып. 1: Проблемы рациональности. М.: ИФ РАН, 1995.

5. Карнап // Блинников Л. В. Краткий словарь философских персоналий — Новосибирск, 2010.; Сайт «Библиотека Гумер» (www.gumer.info)

6. Полани М. Science, Faith, and Society – University of Chicago Press, 1964 г., 96 с.

7. Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии / Под ред. В. А. Лекторского, В. А. Аршинова; пер. с англ. М. Б. Гнедовского, Н. М. Смирновой, Б. А. Старостина. — М., 1995.

8. Порус B. H. Демаркации проблема / Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Степин. — М.: Мысль, 2000—2001.

Код для цитирования: Скопировать