XVII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2025

Актуальность исследования заключается в том, что, в настоящее время выросло число людей, у которых диагностируется пограничное расстройство личности (ПРЛ). Вероятно, такие статистические данные не точны, так как в обыденном сознании населения часто ПРЛ ассоциируется с плохим характером, негативными личностными поведенческими реакциями, тем самым значимость данного заболевания недооценивается. ПРЛ поражает практически структуру личности, патологически влияет на жизненно важные сферы, особенно страдает самооценка и межличностные отношения. Лицам с ПРЛ свойственна лабильная эмоциональность, выраженная импульсивность, необдуманные поступки, деструктивное и аутоагрессивное поведение. Наличие продромальных признаков и симптомов проявляется в детском и подростковом возрасте. Часто фактором, провоцирующим ПРЛ являются стрессогенные семейные ситуации.

В 10-м пересмотре Международной классификации болезней (МКБ-10) пограничным типом является «эмоционально неустойчивое расстройство личности», а в МКБ-11 ПРЛ выделен отдельной нозологической единицей, созданы диагностические критерии этого типа расстройства личности, что подчеркивает распространение ПРЛ в последние десятилетия. Это вызывает научный и клинический интерес и внимание к пограничному расстройству.

Разработка критериев ПРЛ исходит из структурно-динамической концепции пограничной личности, которую предложил Kernberg, в частности обративший внимание на размытую личностную идентичность, специфические паттерны защитных механизмов [1]. ПРЛ на протяжении последнего времени достаточно спорно диагностируется, так как клинически и концептуально сложно отличить данное расстройство от других психических расстройств в результате отождествления и размытости границ между ними. Ориентируясь на симптомы «расстройство самоидентификации» и «хроническое чувство пустоты» ПРЛ часто причисляют к расстройству шизофренического спектра [2]. При проявлении у пациентов параноидальных и тяжелых диссоциативных симптомов ПРЛ относят к шизофрении. Диагностированные детские психотравмы в анамнезе могут отнести ПРЛ к посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР).

При первичном обращении за психологической помощью пациенты обозначают другие психические проблемы, например, злоупотребление психоактивными веществами, самоповреждающее поведение, проблемы в межличностных отношениях, которые являются последствиями социально-дезадаптивного поведения вследствие нарушения психических процессов [2].

Признаки ПРЛ имеют динамический характер, выраженность их в поведении зависит как от контекстуальных факторов, так и от факторов развития с детства до старости [4]. Поэтому важными являются заложенные в детском возрасте особенности поведения, паттерны, сформированные в семье. В большинстве случаев ремиссии ПРЛ достаточно проблематична и может проявляться лишь уменьшением числа симптомов ниже диагностического порога [3]. Следовательно, у практически подавляющего большинства пациентов с ПРЛ нет полноценной социальной жизни. Более 45% больных пациентов дают высокие показатели нарушений в профессиональной сфере, инвалидности, соматической заболеваемости и смертности [4].

Представленные обстоятельства делают актуальным интерес к изучению поведения пациентов с ПРЛ в новом аспекте социального поведения - копинга (совладающего поведения), который позволяет осознанно и целенаправленно разрешить стрессогенные и проблемные ситуации, предвосхищая их возникновение, снять психологическое напряжение, которое провоцируют различные эмоционально насыщенные причины и факторы [5]. Такие данные показывают необходимость перманентного оказания психотерапевтической помощи пациентам с ПРЛ по формированию адекватных копинг-механизмов поведения у лиц с пограничным расстройством личности.

Целью нашего исследования является диагностика и формирование копинг-механизмов поведения у лиц с пограничным расстройством личности

Объектом исследования явились копинг-механизмы поведения у лиц с пограничным расстройством личности.

Предмет исследования – специфичность копинг-стратегий, лежащих в основе совладающего поведения лиц с пограничным расстройством личности.

Была выдвинута следующая гипотеза: у пациентов с пограничным расстройством личности копинг-механизмы зависят от уровня воспринимаемого стресса, социальной поддержки, особенностей личности

В экспериментальном исследовании нами применялись методы: Индикатор копинг-стратегий» (ИКС), адаптирован Н. А. Сирота и B. М. Ялтонским; вариант опросника «The Coping Strategy Indication» (CSI) Дж. Амирхана; «Копинг-поведение в стрессовых ситуациях» (КПСС) - адаптирован Т. Л. Крюковой, вариант опросника «Coping Inventory for Stressful Situations» (CISS) Н. Эндлера и Дж. Паркера; «Стратегии преодоления стрессовых ситуаций» (СПСС) - адаптированный Н. Е. Водопьяновой вариант опросника «Strategic Approach to Coping Scale» (SACS) C. Хобфолла.

Экспериментальная работа была проведена в психиатрической больнице и Клинике пограничных состояний города Ставрополя. Было обследовано 10 человек с диагнозом ПРЛ.

Нами проанализированы теоретические подходы в диагностике пограничного расстройства личности, выявлены факторы, которые провоцируют возникновение и развитие пограничного расстройства личности.

Давность заболевания среди пациентов колебалась от 3 до 20 лет, в среднем примерно составила от 3 до 10 лет. Пациенты были в возрасте 22-33 лет, когда обратились за помощью в медицинские учреждения, соответствовали критериям МКБ-10 для пограничного расстройства личности. В соответствии с критериями ПРЛ по МКБ-10, нами диагностировано, что у 95% пациентов было самоповреждающее поведение, они показали высокий уровень эмоциональной неустойчивости, аффективности, импульсивности (95%). У 90% пациентов были выявлены симптомы хронической усталости, отверженность в социуме, состояние пустоты, несформированность образа «Я». У 80% пациентов были не сформированы адекватные отношения с окружающими людьми. 90 % пациентов не совладали с собственным гневом, 50% совершили попытки суицида, 45 % пережили диссоциативные эпизоды.

Полученные экспериментальные данные пациентов с ПРЛ по выбору копинг-механизмов были соотнесены со диагностическими критериями. Были выявлены неконструктивные способы совладания. Нами не были выявлены у обследуемых позитивных механизмов совладающего поведение, что еще раз подчеркивает необходимость оказания им психотерапевтической помощи. Нами была составлена психотерапевтическая программа по формированию позитивных механизмов совладающего поведения. Контрольный срез показал эффективность выбранных нами методов когнитивно-поведенческой психотерапии, направленной на формирование копинг-механизмов у лиц с ПРЛ.

В заключении следует отметить, что значимость копинг-поведения у пациентов с ПРЛ невозможно недооценить как в психодиагностической работе, так и при выявлении «мишени» психотерапевтического воздействия [5]. Желательно проводить работу в соответствии с выявленными диагностическими показателями для формирования адаптивных механизмов совладания со специфическими проблемами, обусловленными проявлениями заболевания.

Литература.

1. Голубева М. С. Совладающее поведение родителей, воспитывающих детей с тяжелыми сенсорными нарушениями: Автореф. дис. ... канд. психол. наук : 19.00.13 / М. С. Голубева. - Кострома, 2006. - 22 с.

2. Гурович И.Я., Сальникова Л.И., Магомедова М.В. и соавт. Особенности психообразовательной работы с пациентами с первым психотическим эпизодом и их семьями // Практикум по психосоциальному лечению и психосоциальной реабилитации психически больных / Под ред. И.Я. Гуровича и А.Б. Шмуклера. - М.: Медпрактика, 2002. - С. 98-108.

3. Гущина Т. В. Защитное и совладающее поведение в дисфункциональной семье в период кризиса : Автореф. дис. ... канд. психол. наук : 19.00.05 / Т. В. Гущина. - Кострома, 2005. - 296 с.

4. Исаева Е. Р. Копинг-поведение и психологическая защита личности в условиях здоровья и болезни: монография / Е. Р. Исаева. - Санкт-Петербург: Изд-во СПбГМУ, 2019. - 136 с.

5. Медведева Н.И. Современные подходы к психологическому сопровождению личности в условиях стрессогенной социальной среды //Вестник Северо-Кавказского федерального университета. -2014.- № 4 (43). – С. 236-239.