XVI Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2024

Общее количество советских военнопленных в фашистском плену до сих пор является предметом дискуссий.

По данным Министерства обороны РФ, опубликованным в 2005 г., во время Великой Отечественной войны всего в плен попали 4,559 млн советских военнослужащих, вернулись из плена 1 836 562 человек.

По данным военного историка М.В. Филимошина, во время Великой Отечественной войны попало в плен и пропало без вести 4,559 млн советских военнослужащих и 500 тыс. военнообязанных, призванных по мобилизации, но ещё не зачисленных в списки войск.

Согласно данным историка Г.Ф. Кривошеева, во время Великой Отечественной войны всего пропали без вести и попали в плен 3 396 400 военнослужащих. Из них вернулись 1 836 000 военнослужащих, не вернулись (погибли либо эмигрировали) – 1 783 000.

Общее количество советских военнопленных в зарубежной печати определяется в пределах 5,2–5,75 млн человек.

Тяжёлое положение советских военнослужащих в нацистском плену гитлеровское руководство объясняло тем, что СССР не признал Гаагскую конвенцию и Декларацию 1907 г. о законах сухопутной войны и не подписал Женевскую конвенцию 1929 г., определявшую правовой статус военнопленных, хотя эта конвенция была подписана 47 странами.

На самом деле, Гаагскую конвенцию подписала Российская империя в 1907 г., а Женевская конвенция регламентировала отношения к военнопленным вне зависимости от того, подписали ли их страны конвенцию или нет.

25 августа 1931 г. нарком иностранных дел М.М. Литвинов заявил, что СССР присоединяется к одной из принятых в Женеве конвенций Международного Красного Креста от 27 июля 1929 г., и в частности: «Об улучшении участи раненых и больных военнопленных».

Основной причиной, по которой Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию в целом, было несогласие с разделением пленных по национальному признаку. Отказ же СССР от подписания конвенции позволил нацистам использовать этот факт и оставить советских пленных без всякой защиты и контроля со стороны Международного Красного Креста и других организаций, помогавших пленным западных стран. Начальник штаба главнокомандования сухопутных сил вермахта Ф. Гальдер на Нюрнбергском процессе приводил слова Гитлера: «так как русские не признают Гаагской конвенции, то и обращение с их военнопленными не должно быть в соответствии с решениями Гаагской конвенции».

17 июля 1941 г. СССР в правительственной ноте, переданной Германии через Швецию, заявил, что присоединяется к Гаагской конвенции, так же при условии взаимности. Однако эта нота была отклонена Германией. Позднее Советский Союз дважды, в ноте НКИД СССР от 25 ноября 1941 г. и в ноте НКИД от 27 апреля 1942 г., заявлял о выполнении принципов Гаагской конвенции по отношению к германским военнопленным, в то же время обвиняя немецкую сторону в несоблюдении её. Причём, в ноте от 27 апреля 1942 г. говорилось, что СССР присоединился к Гаагской конвенции де-факто.

На Нюрнбергском процессе защита выступила с заявлением о том, что Женевская конвенция якобы не распространяется на советских военнопленных на том основании, что СССР не является участником этой Конвенции. Однако Международный военный трибунал отклонил довод защиты как несостоятельный. Он указал при этом, что всегда и во всех случаях при обращении с военнопленными должны быть применены общие принципы международного права: содержание в плену должно преследовать лишь одну цель – воспрепятствовать военнопленному принимать участие в военных действиях. Убивать беззащитных людей или даже наносить им какой-то вред из мести – противоречит военной традиции.

Председатель Международного комитета Красного Креста Марсель Юнод сразу с началом войны, 22 июня, предложил правительствам СССР, Германии, Румынии и Финляндии совершать обмены списками убитых, раненых и попавших в плен. Сам Красный Крест должен был заботиться обо всех пострадавших на фронте. В попытке исправить ситуацию с военнопленными, 27 июня 1941 г. нарком иностранных дел В. М. Молотов телеграфировал председателю МККК о готовности СССР осуществлять обмены списками военнопленных и о готовности пересмотра отношения к Гаагской конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны». Вопрос о присоединении к Женевской конвенции 1929 г. советское правительство, однако же, не подняло вновь. Одновременно СССР утвердил постановлением СНК СССР от 1 июля 1941 г. «Положение о военнопленных», основанное на этой конвенции и содержавшее документальное подтверждение заявления о соблюдении международно-правовых норм ведения войны. В дополнение к Положению были выпущены приказы НКВД СССР «О порядке содержания и учёта военнопленных в лагерях НКВД» от 7 августа 1941 г. и «О состоянии лагерей военнопленных» от 15 августа 1941 г.

В то время как советское командование делало все возможное для налаживания работы по приёму военнопленных и их обеспечению, немецкое правительство предпринимало шаги в противоположном направлении. 8 августа 1941 г. Управление по делам военнопленных при ОКВ выпустило новые правила, ещё более ужесточившие обращение с советскими военнопленными во всех лагерях

Кроме того, гибель более двух млн советских пленных в 1941–1942 гг. была обусловлена также немецким экономическим планированием и концепцией блицкрига. По мысли штабистов, армия должна была полностью перейти на местное снабжение. Соответственно все продовольственные запасы немедленно изымались в пользу верхмата, а гражданское население и пленные обрекались на голодное существование. Впрочем, забота о последних противоречила идее быстрой победы, которой, как известно, необходимо было добиться в течение 8–10 летних недель 1941 г. Оккупированные территории планировалось заселить немецкими колонистами. Поэтому большое количество пленных и «избыток» гражданского населения воспринимались как недостаток, который на деле «устранялся» террором и условиями искусственного голода.

Всеми делами, связанными с содержанием иностранных военнопленных в Германии, занимался отдел военнопленных германской армии в составе Общего управления вооруженных сил, под руководством Германа Рейнеке. Захваченные или сдавшиеся в плен солдаты направлялись в дивизионные пункты сбора пленных, которые устраивались в оврагах или просто в поле под открытым небом. Там, как правило, солдат не кормили и даже воду давали не всегда. Оттуда они передавались в транзитные лагеря – дулаги. Затем пленные солдаты отправлялись в лагеря для нижних чинов – шталаги, а офицеры – в отдельные офицерские лагеря – офлаги. Этапирование из лагеря в лагерь для большинства оголодавших пленных было очень тяжелым испытанием, так как всех, кто отставал от колонны, немецкая охрана пристреливала. Практика убивать ослабленных и отстающих применялась повсеместно вплоть до окончания войны. Не менее тяжёлым было транспортирование по железной дороге, когда людей в больших количествах загоняли в товарные вагоны и в течение нескольких суток перевозили без пищи и воды. Если же транспортировка происходила зимой, пленные замерзали заживо, а в некоторых случаях целыми вагонами.

В прифронтовой полосе и в армейском тылу глубиной от 250 до 300 км пленными заведовали соответствующие службы ОКХ (Главного командования сухопутных сил). На территории ОКХ обычно размещались лишь пересыльные лагеря, а шталаги и офлаги находились уже в ведомстве ОКВ (Главного командования вооруженных сил) – т.е. в границах военных округов в самой Германии. Командующим ОКВ на протяжении всей войны был генерал-фельдмаршал В. Кейтель, а начальником штаба ОКВ – генерал-полковник А. Йодль. Военнопленными в ОКВ занимался отдел по делам военнопленных, входивший в состав службы общего руководства армией (АВА), подчинявшийся непосредственно командующему ОКВ. По мере продвижения немецкой армии дулаги превращались в постоянные лагеря – офлаги и шталаги. В ОКХ пленными занималась служба генерал квартирмейстера армии. Командующим ОКХ был генерал-фельдмаршал В. фон Браухич, начальником штаба – генерал-полковник Ф. Гальдер, а генерал квартирмейстером – генерал-майор Э. Вагнер. Последнему подчинялись несколько местных комендатур, в каждой, из которой находилось несколько дулагов. Лагеря в системе OKВ подчинялись управлению военнопленных соответствующего военного округа. В каждом военном округе имелся так называемый «командир военнопленных» с небольшим штабом. Командование каждого военного округа должно было подготовить к приему пленных один офлаг и 3–4 шталага. Среднестатистический лагерь был рассчитан на 10 тыс. человек. Охраняли их специальные охранные дивизии, реже – регулярные войска.

ОКХ отвечало также за «трудоиспользование» в оперативной зоне и, по соглашению с имперским министерством труда, за «селекцию»: в Германию должны были направляться только квалифицированные рабочие—металлурги, строители, работники транспорта, лесной промышленности. Сортировка по специальностям должна была осуществляться ещё на востоке органами имперского Министерства труда.

Режим содержания и охраны военнопленных постоянно ужесточался. Изначально они регистрировались в лагерных комендатурах, где составляли именные списки. Затем пленным стали выдавать металлические жетоны с номерами по типу германских солдатских медальонов. В случае смерти военнопленного жетон разламывался пополам, и одна его часть закапывалась вместе с телом умершего, а другая сдавалась в комендатуру. В 1943–1944 гг. ввиду участившихся случаев подмены жетонов с номерами (таким способом, к примеру, часто скрывались побеги из лагерей) немцы приступили к поголовному фотографированию пленных анфас и профиль. Такая система была нарушена в случае с советскими военнопленными. Огромные массы солдат и офицеров не могли ни разместиться в пересыльных лагерях, ни быть вовремя отправленными в тыл. Немцам пришлось строить временные лагеря для военнопленных, а также приспосабливать для их размещения любые пригодные (и непригодные) для этой цели здания. А иногда пленных держали и под открытым небом.

Там, где немецкая администрация пыталась хоть как-то организовать снабжение пленных, они получали обычную лагерную баланду и хлеб с большим количеством примесей. Министерством продовольствия был разработан особый рецепт «хлеба для русских» – 50% ржаной муки, 20% жома сахарной свеклы, 20% опилок, 10% соломы и листьев. Но из-за массовых заболеваний его выдачу в конце 1942 г. пришлось прекратить. Рацион питания был столь скуден, что во многих лагерях пленные, спасаясь от голодной смерти, ели листья и траву. Особо необходимо отметить, что немецкое начальство запрещало местным жителям помогать военнопленным. Многие узники лагерей вспоминают, как охранники пресекали попытки населения поделиться продовольствием с пленными. Вид обезумивших от голода людей вызывал, у некоторых солдат смех. Они любили фотографировать пленных, пьющих из лужи, роющихся в помойках или дерущихся за одну-две картофелины. Но в годы войны среди нацистов находились те, кто сохранял человечность и видел в советских людях не врагов, а терпящих бедствие безвинных заложников, жертв войны. В 1996 г. в Тайцах и в Гатчине открылась выставка рисунков немецкого художника-солдата Бертельсмана. Под Ленинградом, в Тайцах, он рисовал жителей этого поселка. Его портреты, написанные в 1941–1942 гг., полны симпатии к этим девушкам, крестьянам, крестьянкам. Их лица – красивые, добрые, мужественные, это не низшая раса; он открывает для себя в России народ, достойный уважения. Значит, не все немецкие солдаты были гитлеровцы, были же среди них и человечные, с незамутненным взглядом, с душой, готовой к сочувствию, пониманию.

На послевоенных судебных процессах некоторые коменданты лагерей пытались оправдаться, заявляя, что не обеспечение нормального снабжения вызвано было большими организационными трудностями. Однако лето 1941 г. было тёплым и урожайным. При желании немцы могли использовать пленных для сбора урожая, включая злаковые культуры, свеклу, картофель или фрукты. Уже в октябре 1941 г., когда смертность среди советских пленных достигала почти 3% в день, нормы питания для них урезали ещё больше. Хотя на бумаге рацион пленного должен был составлять от 2000 до 2200 килокалорий, на деле он был в несколько раз меньше и колебался в зависимости от лагеря от 300 до 500 килокалорий. Во многих лагерях имели место случаи массового каннибализма. Подобное не в коей мере уже нельзя объяснить организационными неурядицами внутри германского командования. Это результат сознательной расовой политики. К примеру, на территории самой Германии продовольственное положение было несравненно лучше, чем на оккупированных Восточных территориях. Несмотря на это, к апрелю 1942 г. на территории Германии советских военнопленных от голода и болезней умерло 47% (более 200 тыс. человек).

Несмотря на очевидные факты некоторые «исследователи» продолжают настаивать, что вряд ли есть основания утверждать, что германское командование сознательно проводило политику массового уничтожения пленных. Об этом, в частности, свидетельствует то отсутствие директивных документов, которые бы санкционировали уничтожение пленных. Чаще всего немецкие офицеры, ответственные за содержание военнопленных, не получая, особенно в первый период войны, ни инструкции об обращении с пленными, ни материальных ресурсов для их обеспечения, попросту пускали дело на самотек. Большинство мероприятий, осуществляемых немцами, сводилось к охране и предотвращению побегов. Эти меры, квалифицируемые обычно как «жестокое обращение», были вполне оправданными – нельзя было допустить на контролируемой германской администрацией территории бродяжничества значительного числа бежавших пленных. Но нередко немцы не уделяли должного внимания и охране. В некоторых случаях советских пленников, по разным причинам невозможно было отправить в тыл, и их распускали по домам. Обычно немцы освобождали «националов». Так, уже с сентября 1941 г. по домам распускали украинцев, за которых хлопотали члены различных украинских комитетов – как эмигрантских, так и создаваемых на Украине по мере ее оккупации. Ввиду того, что Украине в планах предписывалась особая экономическая роль, то предполагалось, что освобожденные из плена украинцы вернутся в свои дома и будут работать на благо Великой Германии. За военнопленных тюркских национальностей в декабре 1941 г. заступался перед Гитлером турецкий генерал Эркилет, прибывший с визитом в Берлин. Но так как отпускать военнопленных-мусульман было некуда (в местах их проживания оставалась советская власть), то их переводили в формирующиеся «остлегионы», либо же немцы просто старались улучшить их условия жизни. Но из-за нехватки трудовых ресурсов практика освобождения из плена была прекращена в апреле 1942 г.

Так какая же она – эта лагерная жизнь? Как вспоминают бывшие пленные, в ней чувство голода было подавляющим. Мысли о еде не покидали людей ни на минуту. Многие находились в состоянии депрессии, апатии, психологического шока и безразличия к жизни.

Можно ли было в таких условиях сохранить человеческий облик и выжить? Немецкий чиновник Дарш, посетивший в июле 1941 г. лагерь в Минске, констатировал: «Военнопленным, проблема питания которых с трудом разрешима, живущим по 6–8 дней без пищи, известно только одно стремление, вызванное зверским голодом, – достать что-нибудь съедобное». Германский офицер Штрик-Штрикфельд вспоминал лагеря советских пленных: «Как приведения, умиравшие с голоду, полуголые существа, часто дням не видевшие иной пищи, кроме трупов животных и древесной коры».

Бывший офицер власовской армии Леонид Самутин вспоминал плен: «После раздачи – свалка за право вымыть бак, за возможность пальцами собрать со стенок и со дна бака те остатки, которые могли там прилипнуть». Нередко пленных вывозили на поля, заминированные Красной Армией, и пускали впереди танков, таким способом пленные «расчищали дорогу немецким танкам».

Такие страшные условия, в которых в первый период войны оказалось большинство советских военнопленных, привели к огромной смертности. Она, по имеющимся данным, составила 57%, т.е. примерно 3,3 млн человек. В отдельных лагерях смертность могла доходить до 87,5% в год. Впоследствии, её уровень резко снизился в результате того, что большинство уцелевших и новых пленных были переведены в стационарные лагеря, где условия жизни были значительно лучше.

После краха «блицкрига» пленных стали лучше кормить и рассматривать как рабочую силу для вспомогательных военных формирований. Но было уже поздно. Большинство пленных погибло, а уцелевшие, естественно, не испытывали к немцам никаких симпатий.

Также, почти все пленные отмечали, что первый год войны был самым страшным, шанс выжить получили лишь немногие. Попавшего в плен могли убить в первые минуты, часы или дни плена. Немцы активно разыскивали и уничтожали комиссаров, евреев, цыган и даже лиц с «азиатской внешностью». Методы поиска использовались различные. Комиссаров определяли по красной звезде на рукаве. Однако подобные звёзды носили не только политические работники, но и армейские музыканты, артисты, журналисты и библиотекари. Иногда комиссаров пытались вычислить по прическе, так как считалось, что солдат подстрижен всегда короче, чем офицер. Если евреев и цыган не удавалось определить по визуальным признакам, то активно поощрялось доносительство.

Несмотря на призывы нацистской пропаганды сдаваться в плен, известны случаи массовых расстрелов дезертиров из Красной Армии. Гибель была уготована и многим раненым. И только высшие советские офицеры могли рассчитывать на квалифицированную медицинскую помощь. Лагеря, где вспыхивали эпидемии (что, было не редкость), немцы бросали на произвол судьбы, обеспечивая лишь внешнюю охрану.

После того, как в апреле 1942 г. была прекращена политика освобождения, шансов освободиться из плена и выжить оставалось немного. Одним из них был побег, но случай убежать выпадал не каждому, и был связан с большим риском для жизни. Немецкая статистика побегов крайне противоречива. По-видимому, эта цифра колеблется от 100 до 200 тыс. человек. Несколько лучшие шансы на выживание получали постоянно работающие пленные, так как им полагалось калорийное питание. На деле, однако, это превращалось в большую лотерею. В отдельных рабочих лагерях, особенно при немецких армиях, в сталелитейной или горнорудной промышленности, условия эксплуатации и содержания были не менее жестокими, чем в транзитных лагерях, и смертность оставалась высокой на протяжении всей войны. Легче складывалась жизнь у пленных, занятых в сельском хозяйстве или небольшими группами работавших на малых предприятиях, где немецкий хозяин по своей воле мог их подкармливать. В конце войны некоторые пленные могли быть переведены на положение «восточных рабочих», что также улучшало их питание. Советских военнопленных-женщин Гиммлер своим указом от 5 августа 1943 г. приказал отправлять на работу в Германию и переводить в гражданскую категорию «восточных рабочих». В среднем на территории Германии в различных отраслях промышленности, а также в армейских рабочих лагерях 1943–1945 гг. работало около одного миллиона советских пленных.

И всё же самой распространенной возможностью вырваться из плена и выжить было рекрутирование в германскую армию или полицию. Этот выбор для многих был непростым. Он требовал моральных и волевых усилий, так как многое менял в жизни бывшего военнопленного. Война на Восточном фронте отличалась крайней жестокостью и кровопролитием. Так много людей погибло, что решение пленного присягнуть Гитлеру и надеть немецкую форму не могло не сказаться на его дальнейшей судьбе. Высшее руководство рейха понимало эти обстоятельства и стремилось придать сотрудничеству советских пленных форму «добровольной борьбы за свободу». Особенно важно это было в свете существовавших договоренностей по военнопленным (Гаагская и Женевская конвенции), которые запрещали использование пленных в войне против их собственной страны. Записав всех бывших пленных в «добровольцы», немецкое командование и нацистская пропаганда делали вид, что они как бы ни при чем, что они всего лишь «помогают» гражданам СССР присоединиться к «справедливой и освободительной войне против большевизма».

Разумеется, среди тех, кто присоединился к нацистам, были и добровольцы, особенно украинские, латышские, литовские, русские и прочие националисты. Однако их количество не идёт ни в какое сравнение с общим числом военнопленных. Когда же заходит речь о «добровольном желании» пленных, то принципиально важно, в каких условиях это было сделано. Мы не знаем, сколько пленных вступило бы в полицию или армию, если бы немцы их просто нормально кормили, не говоря уже о санитарном или медицинском обслуживании. Судя же по многочисленным воспоминаниям, главной побудительной причиной для большей части пленных становился голод и боязнь наказания. Некоторые пленные, особенно в первый год войны, думали, что Красная Армия не выдержит тяжелых поражений, немцы победят, и всё равно надо будет как-то устраиваться. Необходимо также учитывать, что у части пленных немцы не спрашивали согласия. Их отбирали как физически крепких и здоровых и направляли в виде вспомогательной силы в соответствующие формирования вермахта и СС. Подобная приказная практика употреблялась повсеместно на последнем этапе войны. Насильственно рекрутированных немцы тоже называли «добровольцами». Несмотря на пропагандистскую риторику, немецкое командование никогда не рассматривало «восточные формирования» в качестве надежной военной силы. Большая часть пленных (около 70% или 650–750 тыс.) направлялась в действующую армию действительно именно как дешевая, полурабская сила. По немецкой терминологии они, разумеется, назывались «добровольными помощниками» – Hilfswillige. В 1941–1942 гг. статус «помощников» отличался от военнопленных лишь более высоким рационом питания. Они не имели оружия, их охраняли как пленных. Известны случаи издевательств со стороны немецких солдат, включая расстрелы за неудачи на фронте и за дезертирство сослуживцев. Лишь в середине войны положение «помощников» стало меняться. Им выдавали военную форму, улучшили довольствие. Вместе с тем, начиная с 1943 г., все Hilfswillige должны были приносить присягу немецкому фюреру Адольфу Гитлеру. В конце войны некоторые «помощники» задерживались передовыми частями Красной Армии даже с оружием в руках.

Другая категория (ок. 200 тыс. человек) пленных направлялась в вооруженные формирования немецкой полиции, СС и армии. Они использовались главным образом для охраны военнопленных и концентрационных лагерей, в карательных целях, в борьбе против партизан и в антиеврейских мероприятиях. Эти пленные подверглись наибольшему воздействию немецкой пропаганды. От них требовали полной лояльности и согласия с политикой нацистов. Однако уровень дезертирства в этих частях колебался от 10 до 20%. В конце войны некоторые из них, организованные в «восточные батальоны», воевали против союзников на Западном фронте.

Здесь следует отметить ещё один, наиболее полно изученный аспект из истории советских пленных – это сопротивление. Однако практически все, написанное по этой проблеме, нуждается в серьезной корректировке. Причина – в отсутствии достоверных источников. Большинство имеющихся сведений сводится к рассказам вернувшихся в Советский Союз бывших военнопленных – участников Сопротивления, по разным причинам заинтересованных в преувеличении своего участия в борьбе против гитлеризма. В препарированном виде эти рассказы послужили основой легенды о «героизме советских людей, оказавшихся в фашистской неволе», однако действительное положение вещей вплоть до сегодняшнего дня фактически остается неизвестным.

Следует признать, что в первый период войны активное сопротивление пленных было вообще практически невозможно из-за массовых антисоветских настроений, ставших главной причиной огромного количества перебежчиков и добровольно сдавшихся в плен. Многие из них верили, что немцы пришли в Россию как освободители, надеялись на ликвидацию колхозов и даже… на мобилизацию всего мужского населения в армию для борьбы с большевиками. В таких условиях комиссары и бывшие сотрудники НКВД вынуждены были молчать – в лагерях военнопленных счёты сводились быстро. И только постепенное понимание человеконенавистнических основ нацизма и гитлеровского «нового порядка» заставило военнопленных расстаться с первоначальной идеализацией немецких «освободителей». Свою роль сыграли и перелом в войне, а ещё позже – и осознание неминуемого краха «тысячелетнего рейха», а также массовое насаждение в лагерях советской агентуры.

Одним из наиболее известных агентов подобного рода, о котором имеются достоверные данные, был батальонный комиссар Иосиф Фельдман (он же Георгий Фесенко). До войны он был начальником отдела в днепропетровском управлении НКВД, после 22 июня 1941 г. призван в армию. Попал в плен под Уманью, но смог бежать. По распоряжению ЦК КП(б)У записался на работу в Германию, имея задание организовать группы сопротивления среди военнопленных и восточных рабочих. Фельдман-Фесенко стоял у истоков Братского союза военнопленных (БСВ) ‒ одной из наиболее крупных групп сопротивления среди русских, оказавшихся в Германии. Вместе с майором авиации Карлом Озолиным Фельдман 9 марта 1943 г. организовал в транзитном лагере Шванзеештрассе в Мюнхене первую ячейку союза. 5 марта 1943 г. из лагеря бежали несколько офицеров, имевших задание Совета БСВ создавать ячейки организации в других лагерях военнопленных и иностранных рабочих. Благодаря этому шагу БСВ стало быстро расти. К началу июня были образованы ячейки союза в Карлсруэ, Гейдельберге, Маннгейме, Баден-Бадене, Людвигсбурге и ещё примерно в 10 городах Германии. Знание навыков подпольной работы, продемонстрированное БСВ, свидетельствует в пользу того, что план создания организации разрабатывался в недрах НКВД. О том же говорит и занятие всех руководящих постов в союзе бывшими сотрудниками госбезопасности и партийными функционерами. Руководители организации развернули во многих лагерях настоящий террор против антисоветски настроенных военнопленных, а также занялись составлением «черных списков» так называемых «антисоветчиков», которых по окончанию войны намеревались передать соответствующим органам. Однако в итоге профессиональная подготовка не помогла руководству БСВ. Гестапо напало на след организации, и в конце февраля – начале марта 1944 г. Фельдман, Озолин и другие лидеры союза были арестованы. Все они были казнены в сентябре того же года. «Братский союз военнопленных» – одна из немногих организаций, о которой имеются документально подтвержденные сообщения. Об остальных достоверной информации практически нет, либо же одни источники опровергаются другими.

Создание крупных партизанских отрядов из русских на территории Европы, в принципе, было вряд ли возможно по следующим причинам. Во-первых, общее развитие европейского Сопротивления вопреки распространенному мнению шло не по нарастающей, а по убывающей. К 1944 г. большинство антинацистских групп в самой Германии было разгромлено гестапо. В Голландии уже в 1943 г. всё движение Сопротивления оказалось буквально пронизано сетью агентов Абвера и SD. После высадки в Нормандии немцы тщательно «вычистили» территорию Бельгии и Северной Франции. Во-вторых, к кон. 1942 – нач. 1943 г. в массе советских военнопленных произошло достаточно чёткое разделение на просоветски и антисоветски настроенных. Во многих лагерях царили страх и взаимное недоверие. Следовательно, массовые побеги, и последующее создание партизанских групп становились невозможным. Однако было бы неправомерным отрицать участие отдельных советских граждан в партизанских отрядах и группах Сопротивления.

Не менее преувеличенными являются и сообщения о массовом саботаже военнопленных и «восточных рабочих», занятых на промышленном предприятии. За саботаж, трактовавшийся очень широко, полагалась исключительно смертная казнь. И, согласно воспоминаниям бывших пленных и «остовцев», не многие соглашались рисковать жизнью ради поломки какой-либо детали или за опрокинутую тачку с цементом. Хотя некоторые и становились инициаторами сотрудничества с антифашистами других национальностей, особенно из славянских стран, а также французов, бельгийцев и других. Им удавалось создавать антифашистские организации в антисоветских легионах и устраивать переход легионеров на сторону Красной Армии и партизан.

Наиболее многочисленной формой сопротивления пленных были побеги. На оккупированной советской территории беглецы пытались скрыться среди местного населения. Некоторые прорывались через линию фронта, но большинство оседали на оккупированной территории. Если не было другой возможности скрыться, то шли в партизаны. Впрочем, немецкие оккупационные власти не слишком тщательно искали бежавших. У них хватало и других забот. Всего же, по данным германского командования, из лагерей на территории Германии и оккупированной Европы до 1 мая 1944 г. бежали 66 694 советских военнопленных. В целом же сопротивление советских военнопленных не стоит переоценивать.

Таким образом, всего за годы войны через немецкий плен прошли 5,7 млн советских людей, и лишь 1,7 млн из них вернулась домой. После евреев советские военнопленные – самая массовая категория жертв Третьего рейха. И если у несоветских военнопленных смертность в плену колебалась в районе 5%, то у наших, по разным оценкам, она составляла 58–68%, таким образом, у наших военных шансов погибнуть в плену было больше, чем на фронте! Обуславливалось это многими вышеперечисленными факторами: отношением фашистского государства, условиями содержания и обращения в немецких концлагерях, межличностными отношениями военнопленных.

Что касается военнопленных немецко-фашистского блока в СССР (1941–1956), то по официальным данным, за годы войны в руки бойцов Красной Армии попало 3,486 тыс. военнослужащих германского вермахта, войск СС, а также граждан стран, воевавших в союзе с Третьим рейхом. Большинство из них содержалось на объектах Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД-МВД СССР. Около 5 тыс. советских лагерей для военнопленных, рассеянных по всей территории СССР, образовали «архипелаг ГУПВИ», ставший филиалом ГУЛАГа для иностранных военнопленных.

Немецкие солдаты очень опасались советского плена, так как понимали, что в СССР никогда не забудут тех зверств, которые фашистские войска творили на оккупированных территориях. Множество препятствий приходилось пережить немцам по дороге в лагеря, никто не знал, куда они едут. Плохое питание, теснота и непогода, появилась вшивость, не хватало воды. Когда поезд походил к той или иной станции, выносили мертвых иногда, их оставляли рядом с рельсами на снегу. Пленные узнавали, что они едут по территории СССР только по заснеженным полям. Как вспоминают многие из них, они боялись не столько смерти, сколько легендарной Сибири.

Хочется сразу заметить, что в отличие от Германии в СССР уже на второй день после начала Великой Отечественной войны были установлены (и доведены до исполнителей телеграммами Генерального штаба от 23 июня и от 26 июня 1941 г., а также ориентировкой УПВИ HКВД СССР от 29 июня 1941 г.) суточные нормы питания военнопленных на приемных пунктах, во фронтовых лагерях и в пути следования. По утвержденным суточным нормам, на одного военнопленного полагалось 600 г ржаного хлеба, 90 г круп, 10 г макарон, 40 г мяса, 120 г рыбы, по 20 г муки, масла растительного, сахара и соли, 600 г картофеля и других овощей, 1,5 г суррогатного чая, 6 г томат-пюре, 0,13 г перца и 0,2 г лаврового листа. Кроме того, на месяц военнопленному полагалось 5 пачек махорки и 5 коробок спичек, 200 г хозяйственного мыла. Эти нормы питания мало чем отличались от норм питания заключенных в СССР и могли обеспечить нормальную жизнедеятельность. Однако вскоре нормы питания военнопленных пересмотрели в сторону уменьшения.

1 июля 1941 г. Правительство СССР утвердило «Положение о военнопленных». Военнопленным гарантировалось соответствующее их статусу обращение, предоставление медицинской помощи на равных с советскими военнослужащими основаниях, возможность переписки с родственниками и получения посылок. Формально разрешались даже денежные переводы.

В соответствии с постановлениями Совета народных комиссаров CCCР от 30 июня и 6 августа 1941 г., были установлены четыре нормы суточного пищевого довольствия военнопленных: 1 – основная; 2 – для находящихся в лечебных заведениях лагерей и приемных пунктах HКВД; 3 – для находящихся в оздоровительных командах; 4 – для этапируемых с приемных пунктов в глубь страны. Кроме того, военнопленным, занятым на внутрилагерных работах или на заготовке дров, дополнительно полагалось 100 г хлеба в сутки. Таким образом, из основной нормы питания военнопленных мясо исчезло совсем, выдача хлеба сократилась на 200 г, картофеля и овощей – на 100 г, рыбы – на 20 г. Установленная основная норма питания оказалась заниженной. Калорийность суточного рациона военнопленных снизилась до 1750 калорий (здесь и далее имеются в виду принятые в физиологии так называемые «большие калории», равные 1000 «малых калорий» или 1 килокалории, принятых в физике), а работающих пленных, с учетом дополнительных 100 г хлеба – до 1945 калорий. Эти нормы поучительно сравнить с приведенными ранее нормами питания советских военнопленных, установленными в Германии приказом главного командования Вермахта от 8 октября 1941 г.

В 1941 г. в СССР больших проблем с питанием военнопленных не было, так как число плененных вражеских солдат и офицеров было незначительно, а использование их на работах – не слишком интенсивным. За первый месяц войны на советско-германском фронте было взято в плен всего 1494 военнослужащих противника, на 1 августа – 2385 и на 1 октября – 6681. Всего за 1941 г. Через приемные пункты прошло чуть более 9 тыс. военнопленных (для сравнения: в 1942 г. Их было уже 71 тыс. человек.). Но в связи с началом массовой сдачи в плен проявляется значительное снижение уровня питания. Особенно тяжелое положение с питанием военнопленных сложилось в период завершения ликвидации сталинградского «котла» в последних числах января – первых числах февраля 1943 г. К 22 февраля 1943 г. Только в Сталинграде оказалось сосредоточено около 92 тыс. пленных, которые находились в чрезвычайно тяжелых условиях. Отсутствовали не только подходящие помещения для их содержания, но и топливо для обогрева, обмундирование по сезону. Положение усугублялось еще и тем, что многие из попавших в плен были очень истощены за то время, которое они находились в окружении, до 45-50% из них нуждались в немедленной госпитализации. В этих условиях плохо организованное, недостаточное питание и холод способствовали росту смертности среди военнопленных. Из 91 545 «сталинградских» военнопленных, сосредоточенных в Бекетовском лагере №108, по состоянию на 10 июня 1943 г. Умерло в лагере и спец госпиталях 27 078 человек, госпитализировано 35 099 человек. И отправлено в другие лагеря 28 098 человек. В лагере № 108 осталось всего 1270 военнопленных. Позднее медицинский отдел 1-го управления ГУПВИ МВД СССР при подведении и обобщении опыта работы по медицинскому обеспечению военнопленных в 1941–1950 гг. подчеркнет, что «помимо указанных … причин столь тяжелого физического состояния поступавших военнопленных в зимний период 1942/1943 гг., необходимо отметить серьезные нарушения действовавших положений, коими определялся порядок содержания, обеспечения и эвакуации военнопленных до передачи их в лагеря и приемные пункты HКВД. Питание выдавалось с большими перебоями (на фронтах и в пути к лагерям), а когда выдавалось, то в небольших количествах, ниже нормы, обычно сухим пайком. С места пленения до погрузки в эшелоны военнопленные совершали длинный путь пешим порядком – по 200–300 км в течение 7–10 суток и более, во время которого располагались на привал в холодных помещениях и сараях или на открытом воздухе, не получая достаточного питания, оставаясь подчас вовсе без пищи по несколько суток, без медицинской помощи, при недостаточном обеспечении теплой одеждой и обувью». Hе лучше было положение и тех военнопленных, которые добирались до приемных пунктов. Например, 16 февраля 1943 г. Начальник конвойных войск HКВД СССР генерал-майор Кривенко докладывал заместителю наркома внутренних дел СССР генерал-лейтенанту Аполлонову, что на приемном пункте, расположенном на станции Воробьевка, где на 12 февраля находилось 5400 военнопленных, из-за холода в помещениях и отсутствия регулярного питания смертность составляет 20–30%, наблюдаются случаи людоедства. Случаи людоедства отмечались и в Хреновском лагере военнопленных № 81 в Воронежской области. Надо было что-то делать и 16 декабря 1942 г. HКВД СССР вновь ввел шесть дифференцированных норм питания, которые затем были закреплены во «Временном положении о порядке обеспечения лагерей HКВД военнопленных и спец контингентов», утвержденном приказом HКВД СССР 16 марта 1943 г. Норма 1 распространялась на военнопленных рядового и унтер-офицерского состава, 2 – на офицерский состав, 3 – на содержащихся на гауптвахте и 4–6 – на больных. В соответствии с новыми нормами в рацион питания военнопленных было возвращено мясо (30 г – для рядовых, 50 г – для офицеров и 70 г – больным), введено сало или комбижир (3 г), но при этом количество рыбы было уменьшено со 100 до 50 г, крупы – со 100 до 80 г, растительного масла и сахара – с 20 до 10 г, соли – с 30 до 10 г. Норма выдачи хлеба военнопленным офицерам и больным увеличилась до 600 г. Здоровый же рядовой и унтер-офицерский состав отныне стал получать хлеб дифференцированно – в зависимости от выполнения норм выработки. Выполняющие производственную норму до 50% получали 400 г хлеба, от 50 до 80% – 500 г, от 80 до 100% – 600 г, от 100 до 125% – 700 г, от 125 до 150% – 800 г и от 150% и выше – 900 г. Кроме того, военнопленным, выполняющим тяжелую физическую работу, полагалось на 100 г хлеба больше, чем прочим военнопленным соответствующей группы довольствия. Принятых мер оказалось недостаточно, поэтому 9 апреля 1943 г. HКВД СССР издал приказ «Об изменении норм продовольственного снабжения для военнопленных», в соответствии с которым питание пленных еще раз улучшилось. В приказе большое внимание уделялось военнопленным, занятым на тяжелых работах. Для них основная норма продуктов (кроме хлеба) увеличивалась на 25%. Резко возрастала и выдача хлеба. Выполняющие нормы выработки на тяжелых работах до 50% получали теперь 650 г хлеба, от 50 до 80% – 750 г, от 80 до 100% – 850 г, от 100% и выше – 1000 г. Военнопленным, занятым на других работах, хлеб выдавался в размере от 500 до 700 г также в зависимости от выполнения производственных норм. Для ослабленных военнопленных предусматривалась увеличенная на 25% основная норма питания, в том числе и по хлебу. С введением новых норм и правил организации питания военнопленных калорийность основного пайка несколько возросла и составила 1840 калорий. Военнопленные, занятые на тяжелых физических работах, получали паек, калорийность которого составляла от 2015 калорий (для выполняющих норму выработки в пределах до 50%) до 2770 калорий (для перевыполняющих производственные нормы). Таким образом, при выполнении производственной нормы на 100% и более на тяжелых физических работах калорийность пайка приближалась к минимальным физиологическим нормам. Но положение военнопленных, которые из-за тех или иных физических недостатков не могли выполнять тяжелую работу, по-прежнему было очень тяжелым. Калорийность их пайка колебалась от 1650 калорий (для выполняющих нормы выработки в пределах до 50%) до 2030 калорий (для выполняющих нормы на 100%). Если на второй из этих пайков еще можно было жить, то «1650-калорийники» фактически были обречены: военно-политическое руководство СССР и НКВД на тот момент не видело необходимости в выживании пленных, не способных много работать. Вообще, начиная с весны 1943 г. HКВД СССР все большее внимание уделяет военнопленным как дополнительной рабочей силе. Именно с целью увеличения количества военнопленных, используемых на производстве и строительных площадках, руководство ведомства стало больше внимания уделять улучшению условий их содержания – в первую очередь питания и медицинского обслуживания. Для большей части из них это действительно облегчило жизнь – можно сказать, что период массовой смертности среди военнопленных в СССР к лету 1943 г. был пройден.

Для военнопленных устанавливались нормы выполнения плана. Если кто-то из них выполнял объем работы на 100% и более, получал дополнительную порцию супа, каши или даже белого хлеба.

Пленные понимали, что русское население само жило впроголодь и не могло в достаточной мере обеспечить питанием пленных немцев. Поэтому их быт мало отличался от жизни советских людей. Судя по воспоминаниям, лагерное начальство тоже было заинтересовано в том, чтобы пленные были физически здоровы и трудоспособны. Регулярно проводились медицинский осмотр, прививки. Здоровых отправляли на наружные работы, слабых оставляли в лагере на легких работах: на кухне, хлеборезке, портными, сапожниками, санитарами, в бане, туалетах, в похоронной команде.

В послевоенные годы немцев привлекали к восстановлению разгромленных во время войны промышленных предприятий, железных дорог, плотин, портов. Восстанавливались старые и строились новые дома во многих городах СССР. Широко известен факт того, что во многом благодаря немцам было построено главное здание МГУ в Москве. Целые районы Екатеринбурга, Волгограда, Киева возведены руками военнопленных. Немцы привлекались на работы по строительству дорог в глухих местах, они добывали уголь, железную руду, уран.

В это время уже достаточно хорошо была развита система трудового стимулирования: передовикам предоставляли лучшие условия проживания, питания и вещевого снабжения, разрешалась переписка с родными в Германии, давалось премиальное денежное вознаграждение. Вообще, заработная плата строго ранжировалась: рядовым и младшим командирам платили по 7 рублей в месяц, офицерам – 10, полковникам – 15, генералам – 30 рублей. Перевыполняющим рабочие нормы полагались ежемесячные премии в размере 50 рублей. Эти же деньги получали и бригадиры. При отличной работе сумма вознаграждения могла вырастать до 100 рублей. К тому же «передовиков» производства стали поощрять внеочередной репатриацией на родину.

Сначала к работам привлекали только рядовой состав бывших военных, но в ноябре 1945 г. НКВД СССР издаёт указ «О привлечении к труду военнопленных бывших офицеров немецкой национальности бывшей германской армии, имевших воинское звание от младшего лейтенанта до капитана включительно». На работы выводились только те, кто по заключениям военно-трудовых комиссий был отнесён к 1-й и 2-й группе трудоспособности. Для таких людей устанавливался 8-часовой рабочий день, однако, довольно часты были переработки.

Как вспоминают ветераны труда, большинство пленных были высококвалифицированными рабочими, соскучившимися по созидательному труду. Немцы принесли на местные предприятия свою производственную технологию, секреты, высокие навыки в труде, выработанную веками дисциплину и привычку «делать все наилучшим образом». Любо-дорого было посмотреть на инструменты, изготовленные в цехах умелыми руками дрезденских, магдебурских и берлинских слесарей. После войны военнопленные чаще стали шутить, смеяться и даже стали думать о развлечениях в свободное время.

Что касается устройства лагерного быта, то по воспоминаниям местных жителей можно констатировать, что пленные с истинно немецкой педантичностью буквально вылизывали территорию лагеря, разбивали клумбы, ставили скамейки и сооружали беседки, обустраивали, где это было возможно ватерклозеты.

В воспоминаниях все (как бывшие военнопленные, так и советские люди) указывают на хорошие отношения между военнопленными, русскими рабочими и местным населением. Нельзя сказать, чтобы они подружились с местными жителями, но ненависть россиян к завоевателям прошла.

По воспоминаниям Хуберта Денезера, немецкого солдата, попавшего в русский плен в 1944 г., когда они проходили мимо нескольких деревянных домов, на улице появлялись дети, старики и женщины. Со слезами на глазах они крестились и смотрели на них как на несчастных.

По прибытию на места пленные нередко попадали в странную, почти фантастическую ситуацию гостеприимства. Вот как описал ее бывший военнопленный Людвиг: пленных усадили за стол, накрытый белой скатертью, принесли «огромный чан с едой и другими сюрпризами». Сердобольные русские несли им кто, что мог: кто котелок жидкого супа, кто картошку. К военнопленным обратились с речью, в которой говорилось об искупление и возмещение убытка, о том, что немецкие военнопленные будут переобучены и переквалифицированы. После выступления каждый пленный получил блюдо с овсяной кашей, большую тарелку с картофелем, подливкой и жареной рыбой. Затем главный оратор попросил оркестр сыграть музыку. Она оказалась прекрасной и задушевной…»

Несмотря на то, что было в России, пожалуй, ни одной семьи, где бы кто-нибудь не сгинул, а русские женщины подкармливали, отрывая крохи от себя, людей, которые еще вчера, может быть, стреляли в их мужей и сыновей. Отношение охраны к военнопленным было в основном нормальное. Конечно, были и случаи грубого обращения.

А. Люлинг описывает поразительный эпизод. Однажды они зашли в крестьянский дом (после окончания войны военнопленные работали на объектах бесконвойно). Их встретила женщина, посадила за стол, дала по блюду картофельного супа и оладий из картофеля. В этом доме они встретили русского солдата, который сам был в немецком плену и знал, что такое голод. Люлинг и его друзья были поражены гостеприимством и в своих воспоминаниях очень благодарят эту семью за теплоту души. От общения с русскими людьми у них остались самые добрые воспоминания. Их поразила простота, доброта и отзывчивость русских, а главное – они делились последнем куском хлеба с пленными, хотя сами жили очень бедно. Никакой ненависти и злобы. Люлинг пишет: «Я убедился, что и среди русских людей есть хорошие и плохие. Плохих забываешь, хороших – нет».

Именно поэтому, ценя добросердечное отношение, и немцы стали делиться с местными жителями продуктами, которые после войны приходили по линии Красного Креста. И еще, наверное, сыграло роль, что испокон веку на Руси ценились умелые руки, уважалось мастерство. А среди пленных, судя по архивным данным, было немало механиков, электриков, радиомонтеров, шоферов, даже имелись скульпторы, художники, музыканты.

Наряду с солдатами и офицерами немецкой армии в плену были и представители армейской элиты третьего рейха – немецкие генералы. Первые 32 генерала во главе с командующим шестой армией Фридрихом Паулюсом попали в плен зимой 1942–1943 гг. прямиком из Сталинграда. Всего в советском плену побывало 376 немецких генералов, из которых 277 вернулись на родину, а 99 умерли (из них 18 генералов были повешены как военные преступники). Попыток сбежать среди генералов не имелось.

В 1943–1944 гг. ГУПВИ совместно с Главным политуправлением Красной Армии вело напряженную работу по созданию антифашистских организаций среди военнопленных. Так, широко известен политический центр немецких антифашистов «Свободная Германия», созданный 12 июля 1943 г. на территории СССР (в подмосковном Красногорске) по инициативе Коммунистической партии Германии. Для офицерского состава в декабре 1943 г. был создан «Союз германских офицеров», который возглавлял генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах. Своими целями эти организации видели широкую антигитлеровскую пропаганду. Также в манифесте «Свободной Германии» были пунктирно прописаны меры по восстановлению Германии после войны. К «Свободной Германии» примкнуло множество высокопоставленных офицеров Вермахта, в т.ч. Фридрих Паулюс.

В июне 1943 г. был сформирован Национальный комитет «Свободная Германия», а потом организация «Союз германских офицеров». 8 августа 1944 г. фельдмаршал Паулюс открыто заявил по радио «FreiesDeutschland»: «События последнего времени, сделали для Германии продолжение войны равнозначным бессмысленной жертве. Для Германии война проиграна. Германия должна отречься от Адольфа Гитлера и установить новую государственную власть, которая прекратит войну и создаст нашему народу условия для дальнейшей жизни и установления мирных, даже дружественных отношений с нашими теперешними противниками». Впоследствии Паулюс писал: «Мне стало ясно: Гитлер не только не мог выиграть войну, но и не должен ее выиграть, что было бы в интересах человечества и в интересах германского народа».

Выступление фельдмаршала получило широчайший отклик. Семье Паулюса предложили отречься от него, публично осудить этот поступок и сменить фамилию. Когда они наотрез отказались выполнять требования, то сын Александр Паулюс был заключен в крепость-тюрьму Кюстрин, а жена Елена Констанция Паулюс – в концлагерь Дахау. 14 августа 1944 г. Паулюс официально вступил в СНО и начал активную антинацистскую деятельность. Несмотря на просьбы вернуть его на родину, в ГДР он оказался лишь в конце 1953 г.

Несмотря на тяжесть жизни в лагерях немцы старались отвлечься от суровых реалий в часы досуга. Они организовывали театральные кружки, литературные группы, песенные хоры. Пленным разрешалось читать газеты и играть в неазартные игры. Множество пленных изготавливало шахматы, шкатулки, портсигары, игрушки и разнообразную мебель. Иногда устраивались спортивные состязания, летом по желанию администрации лагерей могли организовываться импровизированные футбольные поля. Среди военнопленных проводилась широкая массово-политическая работа.

Крупномасштабных восстаний немецкие военнопленные в лагерях не устраивали, хотя отдельные инциденты всё же отмечены были. Так, например, известен случай уклонения от работы пленного Мензака в лагере в лагере № 75, размещавшегося у деревни Рябово в Удмуртии. Чтобы не работать Мензак отрубил себе кисть левой руки, затем умышленно затягивал лечение. Итогом стало предание его военному трибуналу, по решению которого Мензака отправили в спецлагерь в Воркуте.

Известен также и случай саботажа в лагере № 119, под Зеленодольском. Здесь содержались бывшие румынские военные, и один из них – бывший лейтенант Чампаеру – публично нанёс несколько ударов доской своему земляку за то, что тот подписал обращение в адрес известного румынского антифашиста Петру Гроза. Позже Чампаеру заявил, что будет так же расправляться и с другими военнопленными, подписавшими этот документ.

В целом по всему вышесказанному можно сделать следующие выводы:

В годы Второй мировой войны на территории СССР была создана развитая сеть лагерей для содержания военнопленных, среди которых подавляющее большинство составляли военнослужащие германского вермахта. Режим лагерей для военнопленных был схож с условиями содержания советских заключенных в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Лишь после окончания войны в трудовых лагерях наблюдалось некоторое послабление режима для военнопленных даже по сравнению с остальными категориями спецконтингента.

В годы Великой Отечественной войны основными целями УПВИ НКВД являлась своевременная эвакуация попавших в плен солдат и офицеров противника в тыловые лагеря, поддержание их трудоспособного физического состояния и постепенное привлечение к труду на предприятиях Советского Союза, а также проведение оперативной и политической работы среди немецкого контингента. В послевоенное время для руководства НКВД-МВД приоритетной задачей становится организация и использование труда военнопленных в промышленности, строительстве и сельском хозяйстве. Несмотря на то, что немецкие пленные внесли существенный вклад в восстановление экономики и разрушенных войной городов СССР, большая часть лагерей оставались нерентабельными, а труд контингента малопродуктивным. От государственных дотаций могли отказаться лишь некоторые лагеря, где военнопленные работали в добывающих отраслях промышленности.

В течение первых лет пребывания немецких военнопленных в советских лагерях наблюдались существенные трудности и перебои в снабжении военнопленных продовольствием. В связи с недостатком квалифицированных кадров медицинское обслуживание оставалось на весьма низком уровне. Все это напрямую отразилось на уровне заболеваемости и смертности немецких пленных, уровень которой в 1943 г. достигал 70%. Однако в отличие от нацистской Германии Советский Союз никогда не проводил целенаправленной политики уничтожения военнопленных, в том числе – голодом. Главной причиной их высокой смертности в годы войны было поступление в лагеря тяжело раненных, обмороженных и истощенных солдат и офицеров вермахта, которые до плена несколько недель провели в сталинградском котле в условиях суровой русской зимы, а также неготовность НКВД принять большое число пленных в короткие сроки. В послевоенное время заметное улучшение условий жизни пленных позволило существенно сократить уровень заболеваемости и смертности.

Таким образом, права военнопленных в СССР старались соблюдать, но тяжелые военные условия не давали выполнить их в полном объеме.