XIV Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2022

Мы живем в эпоху объединения и взаимодействия культур, являемся свидетелями и участниками протекающего процесса глобализации. Однако интеграция происходит не только на культурном уровне – наблюдается возникновение новых межнаучных дисциплин. В парадигме лингвистических знаний также происходят значительные изменения.

Середина ХХ века ознаменовалась новыми веяниями: свежий взгляд на язык проникал со стороны точных наук (оттуда в большей степени заимствовались методы) и со стороны наук, изучающих человека и его мир (где, скорее всего, заимствовались идеи). В результате влияния точных наук, привнесших в лингвистический анализ математические и логические методы, происходила изоляция лингвистики от гуманитарного цикла, отодвигалась в тень национальная специфика языка. Влияние философии и психологии возвращало лингвистику в гуманитарный контекст [1, с.32-33]. Таким образом, по словам В.С. Ли, язык начинают рассматривать не как «самодостаточную ценность», а как «источник познания человека» [2, с.17]. То есть от лингвоцентризма переходят к антропоцентризму.

В целом, антропоцентрический подход к языку, ориентированный на мир семантики и ментальной деятельности человека, заставил пересмотреть многие сложившиеся теории, обратить внимание на факты, не замеченные, как пишет Н.Д. Арутюнова, «глазами» прежних концепций», приблизиться к сущности языка и его человеческой природе [1, с.31].

Включение человеческого фактора в лингвистическую парадигму способствовало становлению новых отраслей современной лингвистики: лингвистической прагматики, теории речевых актов, функциональной грамматики и теории дискурса, чаще всего рассматриваемой в рамках новой формирующейся парадигмы, которую склонны называть когнитивно-дискурсивной или когнитивно-дискурсной.

Когнитивная парадигма и когнитивная лингвистика также являются новым, современным этапом в развитии языкознания. Однако мы еще не можем говорить о когнитивной лингвистике как об уже окончательно сформировавшемся научном направлении со своим терминологическим аппаратом и с собственным предметом исследования. «Проблематика когнитивной лингвистики настолько широка и разнообразна, что трудно в ней четко выделить одну какую-нибудь проблему, которую можно было бы считать центральной», – отмечает В.С. Ли [2, с.82]. Когнитивная лингвистика объединяет многочисленные течения и учения, решающие свои частные задачи и в то же время имеющие точки соприкосновения с другими лингвистическими направлениями. Но наиболее тесная связь проявляется в общности проблематики когнитивной лингвистики и психолингвистики, т.к. «когнитивная лингвистика провозглашает необходимость рассмотрения языка таким, каким он репрезентируется в сознании человека, в его голове» [2, с.81].

В связи с когнитивной лингвистикой принято говорить и о когнитивной науке (когнитологии), которая изучает как ментальные процессы, мыслительную деятельность человека, так и результаты этой деятельности. Однако если рассматривать когнитивную лингвистику как науку, изучающую связь языка с ментальной деятельностью человека, с миром мыслей, знаний, мнений и суеверий, то в этом смысле когнитивный подход к языку правомерно противопоставлять коммуникативному, исследующему не менее важный аспект языка – функцию общения. И в этом случае когнитивная лингвистика может быть интерпретирована как лингвистика «в узком взгляде на язык», т.к. она значительно ограничивает область своих исследовательских интересов [2, с.83].

Однако известно, что язык – это не только когнитивный механизм, но и инструмент, с помощью которого человек реализует свои коммуникативные и прагматические интенции [2, с.84]. В дискурсе как речемыслительной деятельности говорящего (пишущего) субъекта информация не только обрабатывается, но и передается с учетом всех закономерностей коммуникативного акта, включающего двух взаимодействующих субъектов (отправителя и получателя). Таким образом, налицо необходимость «более широкого взгляда на язык», включающего, помимо исследования ментальных репрезентаций «в чистом виде», исследования когнитивной деятельности, осуществляемой во время построения дискурса. Такой более широкий взгляд, проще говоря, и есть когнитивно-дискурсный подход, основные теоретические постулаты которого Е.С. Кубрякова сформулировала следующим образом: «Мы считаем допустимым отвлечение при анализе когниции от факторов социально-исторической обусловленности этого процесса, как и от факторов эмоционального порядка. В то же время в отличие от функционального подхода, ориентированного исключительно на использование и условия его употребления, мы не считаем возможным ограничиваться в проведении лингвистических исследований одной коммуникативной стороной дела. Наиболее адекватным мы считаем такое определения языка, согласно которому он понимается как когнитивный процесс или когнитивная деятельность, осуществляемая с помощью языка и обычно осуществляемая во время построения дискурса» [3, с.47].

На сегодняшний день сфера употребления термина «дискурс» настолько широка и необъятна, что приходится говорить о полисемии этой терминологической единицы в разных науках: лингвистике, социологии, политологии, логике, философии [4, с.64]. В языкознании теория дискурса возникла в 60-70-х годах ХХ века. Ее появлению служили такие предпосылки, как стремление вывести синтаксис за пределы предложения, разработка прагматики речи; интерес к речевому употреблению и субъективности речи. Одним из первых «дискурс» как термин стал использовать Э. Бенвенист в своей «Общей лингвистике». Р. Барт рассматривал «дискурс» как «связный и достаточно длинный текст в его динамике, соотнесенный с главным объектом, с “Эго” всего текста, с творящим человеком» [5, с.491].

Дискурс с одной стороны связан с прагматической ситуацией, с другой – с ментальными процессами участников коммуникации. Первая сторона определяет связность дискурса, его коммуникативную адеквацию, вторая подчиняется этнографическим, психологическим и социально-культурным правилам и стратегиям понимания и порождения речи в определенных условиях. Дискурс – это «вербализованная речемыслительная деятельность» [6, с. 10-11], он представлен как совокупность процесса и результата.

Наиболее полной дефиницией дискурса на сегодняшний день является определение Н.Д. Арутюновой: «Дискурс – связный текст в совокупности с экстралингвистическими социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмов их сознания (когнитивных процессов). Дискурс – это речь, «погруженная в жизнь». Поэтому термин «дискурс», в отличие от термина «текст», не применяется к древним и другим текстам, связи которых с живой жизнью не восстанавливаются непосредственно» [7, с. 136-137].

Т.А. ван Дейк рассматривает дискурс в широком и узком смысле: «Дискурс в широком смысле есть коммуникативное событие, происходящее между говорящим и слушающим (наблюдателем и др.) в процессе коммуникативного действия в определенном временном, пространственном и проч. контексте. Это коммуникативное действие может быть речевым, письменным, иметь вербальные и невербальные составляющие. Типичные примеры – обыденный разговор с другом, диалог между врачом и пациентом, чтение газеты» [8, с. 54]. Говоря о дискурсе в узком смысле, как правило, выделяют только вербальную составляющую и говорят о ней далее, как о «тексте» или «разговоре». «В этом смысле термин «дискурс» обозначает завершенный или продолжающийся «продукт» коммуникативного действия, его письменный или речевой результат, который интерпретируется реципиентами. Т.е. дискурс в самом общем понимании – это письменный или речевой вербальный продукт коммуникативного действия» [8, с. 55].

Включение в понятие дискурса социально-психологических категорий, которые связаны с «взаимодействием людей» и миром их ментальной деятельности, ярко свидетельствует о сближении теории дискурса с антропоцентрической парадигмой, «поскольку дискурс – это целенаправленное коммуникативное действие говорящего субъекта, мировидение и миропонимание которого проявляются именно в дискурсивной деятельности» [2, с. 88]. Понимая под дискурсом сложное социально-коммуникативное явление, в формировании которого участвуют кроме прагматических и когнитивных факторов и социальные составляющие (этнический статус, коммуникативные установки, мнения, предубеждения и т.д.), основоположник лингвистики текста Т.А. ван Дейк считает: «дискурс не является лишь изолированной текстовой или диалогической структурой. Скорее это сложное коммуникативное явление, которое включает в себя и социальный контекст, дающий представление как об участниках коммуникации (и их характеристиках), так и о процессах производства и восприятия сообщения» [9, с. 113].

Говоря о дискурсе (в противовес тексту), Г.М. Левина имеет в виду две его составляющие: передаваемую текстом информацию и средства выражения этой передачи, а также окружающий контекст (знания о конкретной ситуации, которые могут включать и социальные, и культурологические, и иные общие для данного социума знания о мире), который делает возможным адекватное понимание коммуникативного акта [4, с. 66]. При этом она подчеркивает, что речь идет о коммуникативном, а не речевом акте, и текст может представлять собой не вербальное выражение, а иные варианты коммуникации, не выраженные словесно, но предполагающие, тем не менее, определенные знания о ситуации. По терминологии Т. ван Дейка, этот коммуникативный акт нельзя назвать «дискурсом в узком смысле», т.к. вербальная составляющая отсутствует. Но при этом можно ли назвать его «дискурсом в широком смысле», если данный коммуникативный акт имеет невербальные составляющие, но не имеет вербальной?

На вопрос, возможен ли дискурс без эксплицитного вербального текста, Г.М. Левина отвечает, что, скорее всего, возможен. И выделяет даже несколько видов такого дискурса (дискурс, внешне выраженный на уровне мимики; дискурс на уровне других знаковых систем; дискурс с использованием только дейктических слов, не составляющих связного текста). В отдельный тип Г.М. Левина выделяет дискурс, который нельзя назвать невербальным, но в то же время это не «нормальный дискурс», – когда разноязычные собеседники говорят каждый на своем языке.

Однако, подразделяя дискурс на виды в связи с наличием или отсутствием вербальных элементов, необходимо помнить, что зачастую очень трудно провести границу в человеческом общении между исключительно вербальным поведением и исключительно невербальным, настолько тесно они переплетаются.

Итак, функционирование языка в процессе построения текста, речь, порождаемая в процессе коммуникации, напрямую соотносятся с понятием дискурса, т.е. связным текстом в совокупности с экстралингвистическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текстом, взятым в событийном аспекте. Понятие дискурса, интерпретируемое широко и неоднозначно, включает в себя множество типов: инженерный дискурс, политический, медицинский, технический, экономический, газетный, художественный и пр. В лингвистике не существует единого взгляда на теорию дискурса, однако это сложное, не до конца определенное понятие, возникшее в рамках антропоцентрической парадигмы, принято рассматривать в рамках новой формирующейся науки – когнитивной лингвистики.

Литература:

1. Арутюнова Н.Д. Национальное сознание, язык, стиль // // Лингвистика на исходе XX века. – М., 1995.– С. 32–33

2. Ли В.С. Парадигмы знания в современной лингвистике. – Алматы: КазНУ, 2003. – 138 с.

3. Кубрякова Е.С. В поисках сущности языка: Когнитивные исследования. – М.: Знак, 2012. – 208 с.

4. Левина Г.М. Невербальная вербальность: некоторые вопросы и уточнения к понятию «дискурс» // Мир русского слова, 2003. – №2. – С. 64-71

5. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Под ред. Г. К. Косикова. – М.: Прогресс, 1994. – 615 с.

6. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. – М.: Гнозис, 2002. – 282 с.

7. Арутюнова Н.Д. Дискурс //Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. Ярцевой В.Н. – М., 1990

8. Teun A.van Dijk. Ideology: A Multidisciplinary Approach. – London, 1998. – 384 p.

9. Т.А. ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 2000. – 308 с.