XII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2020

Анализ гармонии, формы, фактуры, интонационного развития – не что иное, как способы расшифровывания художественного замысла композитора. В попытках добраться до истины исследователи часто обращаются к эпистолярному наследию композитора, его автобиографическим запискам и дневникам.

В 2002 году стало возможным познакомиться с личными тетрадями Георгия Васильевича Свиридова, которые были изданы в книге «Музыка как судьба», составленной и подготовленной Александром Белоненко, племянником композитора. В 2017 году книга была переиздана с некоторыми дополнениями.

Обращаясь к тетрадям Свиридова, нет никакой надобности отыскивать расшифровки замыслов произведений, указаний к исполнению сочинений как минимум по двум причинам.

Во-первых, Георгий Васильевич пишет, что он не из числа тех, кто «умеет цветисто подавать свои творческие изделия» [1, с. 518], он считает, что «музыка должна идти всегда впереди самого композитора» [там же].

Во-вторых, записные тетради композитор вёл исключительно для себя; это не мемуары, а диалог композитора с самим собой, способ упорядочить мысли. Среди записей есть черновики статей, которые позднее публиковались в журналах, или наброски писем, краткие план-конспекты к радиопередачам, напоминания, переписанные цитаты великих людей, мысли которых были созвучны Свиридову (в тот или иной момент жизни), а также записи, идущие с пометкой «Алику для книги»¹.

В своих записных книжках и тетрадях² композитор поднимает довольно широкий круг проблем, это: современные композиторы, гении прошлого, нравственная сторона искусства, будущее русской музыки, революция, поэты, музыковедение и т.д. Темы рассредоточены по всей книге и освещаются вразнобой, часто отделяясь друг от друга лишь датой написания или отступом.

В своих письменных рассуждениях Георгий Васильевич часто возвращается к той или иной мысли, облачает ее в различные слова, уточняет, заостряя некоторые детали. Подобный рефрен свидетельствуем о том, что мысль эта была важна для композитора, очень волновала его. Он стремился выразить ее точнее, часто тут же оценивая самого себя: «Запутался! Испортил мысль!» [1, с. 258] или «Не совсем ловко сказано, но мысль – такая» [1, с. 183].

К числу таких рефренов можно отнести круг тем, связанных с поэзией, словом и его жизнью в музыке. Эти вопросы для Георгия Васильевича были чрезвычайно важны, поскольку основной массив его сочинений представлен вокальной и вокально-инструментальной музыкой. Именно синтез слова и музыки Свиридов считал «наиболее действенным из искусств» [1, с. 87].

По его записям можно проследить, насколько он ценил слово и как был трепетен в обращении с ним. Вот что пишет Георгий Васильевич с пометкой «о главном для меня»: «Художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины Мира. В синтезе Музыки и Слова может быть заключена эта истина. Музыка – искусство бессознательного. Я отрицаю за Музыкой – Мысль, тем более какую-либо Философию. То, что в музыкальных кругах называется Философией, есть не более чем Рационализм и диктуемая им условность (способ) движения музыкальной материи. На своих волнах (бессознательного) она – музыка – несет Слово и раскрывает сокровенный тайный смысл этого Слова. Слово же несет в себе Мысль о Мире (ибо оно предназначено для выражения Мысли). Музыка же несет Чувство, Ощущение, Душу Мира. Вместе они образуют Истину мира» [1, с. 159-160].

Ценя поэзию за «высокое, благородное движение души» [1, с. 395], Георгий Васильевич много писал о поэтах, рассуждал об их творчестве, идеях. Любимыми, разумеется, были те, чьи взгляды резонировали с его мировоззрением. К их числу можно отнести Есенина, Блока, Пушкина, Маяковского, Твардовского, Рубцова, Клюева.

Необычайно тонко Свиридов чувствовал, а именно – слышал, и в этом музыкальном слышании проявляется особое восприятие композитором поэтического текста, чутье ко всему музыкальному даже в прозе!³ В поэзии Есенина он слышал черты народной песни, псалма [1, с. 174], у Маяковского – «черты ритма марша, будущей шумовой музыки, но также и гимн, оду» [1, с. 174]. Блока Георгий Васильевич считал «наиболее музыкальным и наиболее романсным русским поэтом» [1, с. 456], мышление которого было антисимфонично: «Это не логика рассуждений и поступков, а духовное прозрение» [1, с. 271]. У «неподдельно-русского» поэта Рубцова Свиридов ценил «непридуманность, неизобретательность, естественность речи» [1, с. 448], а Пушкина помимо «божественной простоты» его слова – образы – «от Русской природы и сходной с ней жизни» [1, с. 710].

Свиридов много размышлял не только о поэзии, но и о сотворчестве композитора и поэта или писателя. Рассуждая о стихотворениях Клюева, Георгий Васильевич делает замечания уже как потенциальный соавтор: «Писать музыку на его слова соблазнительно, но неимоверно сложно. Поэзия его статична» [1, с. 378]. В этом же ключе и запись о Твардовском: «Его очень трудно положить на музыку. Поэт очень скрытный, чистый, скромный, лишенный патетичности», которого, по мнению композитора, «очень трудно положить на музыку» [1, с. 85].

В одной из тетрадей Свиридов определил два способа соавторства композитора и поэта или писателя: «Один из них – когда автор музыки на какие-либо слова (или, допустим, режиссер в работе над постановкой пьесы) старается постигнуть смысл и дух произведения, которое лежит в основе его работы, если можно гак сказать, дотянуться до оригинала, приблизиться к нему в меру своей возможности. Ну, если не стать в уровень, то хоть приблизиться. Такой способ предполагает в авторе некоторую человеческую скромность, не мешающую ему, впрочем, работать в полную силу и с увлечением. Второй способ – иной. Он заключается не в движении к недосягаемому литературному образцу (и, тем самым, при хорошей, талантливой, честной работе, возвышению самого автора музыки), а в движении избранного литературного образца по направлению к себе. Разумеется, это несколько схематично изложено, но смысл верный. Первое движение — скромное, возникающее из желания постигнуть существо великого, всегда возвышает художника. Второго – очень много, а теперь бесцеремонность дошла почти до предела. Низводит великий образец до среднеталантливого (это в лучшем случае) уровня» [1, с. 257-258].

В первом случае – идеальном – композитор движется к литературному источнику, иными словами, создает музыкальную материю, исходя из внутреннего содержания поэтического текста.

Во втором – источник приближается к композитору, т. е., воспользуюсь словами Свиридова, «ноты приписываются к словам», но не возникает органичное соединение слова с музыкой.

В чем же проявляется эта неорганичность?

Когда музыка существует в отрыве от слова, слово не живет, не интонируется. Чтобы заставить его жить нужна мелодия, в ней – душа человеческая, ее радость и печаль.

Изучая опыт своих современников в соединении слова и музыки, Свиридов упоминает цикл Алексея Николаева на стихи М. Цветаевой, как пример «редкого и счастливого совпадения Поэта и Композитора» [1, с. 109]. Об этом опусе Георгий Васильевич пишет так: «Взятая лирика Цветаевой – совершенно своеобразная, изысканная в своей простоте, лирика без жеманства, за которой угадывается глубокая и страстная женская душа. Все это удалось, мне кажется, в музыке Николаева. Здесь он поднялся до большой высоты, до подлинной поэзии. Правдивые свежие интонации. Линия, идущая от Шумана с его циклом “Любовь и жизнь Женщины” на слова Шамиссо. В качестве предтечи этого произведения назову также чудесный цикл Прокофьева “5 стихотворений Анны Ахматовой”» [1, с. 109].

Примечательно, с какими именно сочинениями Георгий Васильевич ставит в один ряд цикл Николаева, ведь из множества прочих вокально-инструментальных опусов их отличает потрясающей выразительности мелодия. Не случайно Свиридов писал, что «наиболее любимые композиторы – это те, кто в наибольшей степени обладал мелодическим даром (он-то и считался всегда музыкальным дарованием)» [1, c. 182].

Современные же композиторы, поддаваясь веяниям моды на сочинительство в новых, «измышленных» техниках, все чаще подменяют живую интонацию, воплощаемую мелодией, превращают в «механическую, безобразную последовательность нот, абсолютно не ценную саму по себе» [1, с. 144]. Свиридов отмечает «преуспевание в том, что научились умело, ловко двигать в любом направлении мертвую музыкальную материю. А дело-то в том, чтобы создавать ее – живую» [1, с. 114].

Но вернемся к соавторству, ко второму его способу, где великий поэтический образец руками композитора может быть бесцеремонно низведен до среднеталантливого.

Здесь очевидны требования уже не к умениям композитора, а к его личности. По этому вопросу Георгий Васильевич зафиксировал мысли о том, что частым стало выпячивание «Я» художника, честолюбие стало главным в человеке и главным мотивом творчества. Вот что Свиридов об этом пишет: «Деятель искусства чувствует себя наследником прошлого, распоряжается им как своим достоянием, запросто, поправляя, переделывая в соответствии со своими требованиями и желаниями любые образцы т. наз. классического искусства. Приспосабливая классику для выражения своих “малых дум и вер”» [1, с. 164-165].

Сокрушается Свиридов о самодовольном ремесленничестве, равнодушном ко всему на свете, кроме себя, ведь таким образом музыка превращалась в инструмент тотального самовыражения. Но если все же музыкой выражать душу человеческую, ее сокровенные устремления, должно «возвратиться к мелодии» [1, c. 245]. Иного пути Свиридов не видел.

Создавая вокальное сочинение, композитор неизбежно вступает в диалог с автором избранного текста. В одном случае результатом такого сотрудничества может стать сочинение, музыка которого поможет раскрыть смысл слов, по-новому их воспринять и переосмыслить. В другом же – музыка может противоречить мелодической природе слова; не возникнет органическая связь слова и музыки – и то, и другое останется само по себе.

Книга «Музыка как судьба» дарит возможность читать и перечитывать размышления человека, для которого музыка была не забавой, не профессией, не искусством, а судьбой. В ней Свиридов поднимает проблемы, которые являются актуальными и сегодня и потому требующие особенного внимания со стороны музыковедения.

Список литературы

Музыка как судьба / Георгий Свиридов; сост. А. С. и В. С. Белоненко. – 2-е изд., дораб. и доп. – М.: Молодая гвардия, 2017. –795 с.

Код для цитирования: Скопировать