XI Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2019

В русской языковой картине мира понятие «головной убор» отображает как составляющие этнокультурной и языковой истории русского народа, так и состояние современного русского национального языка, в том числе в его территориальной разновидности. Понятие «головной убор» – это своего рода обобщённое отражение в сознании, мышлении людей основных представлений о свойствах, функциях, особенностях изучаемого объекта в процессе исторического развития, познания реального мира [6].

В русском традиционном обществе головной убор был важной частью костюма. Появиться на людях с непокрытой головой значило опозорить себя (для женщины) и выказать неуважение к окружающим (для мужчины). Многие деревенские правила вежливости, а также обряды и ритуалы предполагали те или иные действия с головным убором. Выражения «опростоволоситься», «ломать шапку», до сих пор не исчезли из русского языка полностью. Вместе с тем, символика, внешний вид, да, собственно, и названия русских головных уборов сейчас уже известны мало кому.

Несмотря на то, что лексема «убор» в Толковом словаре русского языка С.И. Ожегова квалифицирована как «устаревшая»: «то, во что одеваются, наряд, одеяние, убранство» [4, с. 712]; в составе устойчивой и общеупотребительной номинации «головной убор» – «общее название вещей, служащих одеждой для головы (шапка, шляпа, кепка, платок)» – семантический признак «убирать», «убор» актуализирован и до сих пор является единственным языковым знаком, репрезентирующим данное понятие в противовес семантическому компоненту «одежда для головы».

Обращает на себя внимание и тот факт, что в словарной статье «головной» нет упоминания о деталях одежды, а номинация «головной убор» встречается в указанном Толковом словаре именно в словарной статье «убор», что также косвенно подтверждает значимость семантического компонента «убрать» в значении «украшать». Общеизвестно, что в одежде нет и не может быть деталей, которые не имеют отношения к характеру человека. Они говорят о возрасте, социальных занятиях, вкусах; несут в себе характеристику времени и так далее, что находит воплощение в языковой семантике и коммуникативной деятельности.

Считаем, что наиболее «говорящим» атрибутом практически любого наряда является именно головной убор, так как лексико-семантическое пространство этого понятия включает в себя не только лингвистические знания, языковую репрезентацию, но и высокую этно, лингвокультурологическую информацию, значимую в национально-культурном аспекте.

За многие тысячелетия человеческой истории головным уборам приходилось быть и предметами сугубо практическими, и символическими, и комическими, и шутовскими и политическими. Редко какая другая деталь одежды выражала с такой силой дух времени, вкусы и представления людей, их социальное положение и социальные претензии [2]. Пилеусы, эннены, тюрбаны, тафьи, тюбетейки, башлыки, шлемы, пилотки, кепки, береты, чепцы, цилиндры, боливары, треуголки, картузы, кички и так далее. Эти шапки, шляпки, шляпы, платки да шали – «головные покрышки» – символы эпох, у каждого из которых своя история, своя лингвистическая биография, вербально репрезентирующая национальные формы жизни народа, его психологию, быт, нравы, традиции, обычаи и так далее – знаковая предметная область бытия. История головных уборов отражает базовые понятия материальной и духовной культуры народа.

Изменения в форме, материале и декоре головного убора человека отражали изменения в его жизни, связанные с деторождением и браком: возраст, брачный статус, наличие детей, и т.п. Вообще, украшение головы как маркер физиологической зрелости и готовности к размножению отмечено этнографами в практически всех традиционных культурах земного шара. Здесь и «брачные» шапки полинезийцев, и особым образом завязанные платки просватанных македонских девушек, и многое другое. Обычаи русской деревни в этом смысле исключением не были [1, с. 16].

Для начала, «младенцам» (детям до 7-8 лет, как мальчикам, так и девочкам) не полагалось покрывать голову вовсе. Это и понятно: они сами еще дети, о какой символике плодородия может здесь идти речь. В 8 лет мальчик получал первый картуз (кстати, вместе, с первыми портами), а девочке повязывали скромный платок и прокалывали уши.

А вот в период между 11-12 и 14-15 годами (согласно церковным записям, брачный возраст начинался в 15 лет, а упомянутая в «Евгении Онегине» 13-летняя невеста была исключением, но не правилом), то есть как раз, когда происходит созревание будущих матерей/отцов, головные уборы менялись едва ли не каждые полгода, становясь все более яркими, богатыми и по-деревенски пышными. Картузы «младших» парней брачного возраста делались из более дорогих и «городских» тканей, чем раньше. А «старшие» (то есть, собственно уже присматривающие невесту) щеголяли в шапках с полями, а кто мог достать - в городских шляпах.

Требование обычая здесь было только одно: чем «пижонистее», тем лучше. Как только у парня появлялась «зазноба» (подруга, но пока еще не невеста), он начинал украшать шляпу полученными от нее небольшими «знаками внимания»: кисточками, тонкими ленточками, и.т.п. После состоявшегося сватовства к ним добавлялись широкие атласные ленты, искусственные цветы, бисер – смотря по благосостоянию семьи молодого человека. Для собственно же ритуала бракосочетания в некоторых губерниях России на шляпу жениха повязывались платы (обрядовые полотенца) с вышитыми на них символами плодородия и благосостояния [7].

Однако же сразу после свадьбы молодой муж менял «молодежный» головной убор на максимально традиционный для данной губернии. Отныне его способность быть мужем и отцом символически отражалась не в фасоне, а в материале шляпы. Никакого бисера и лент – напротив, добротное сукно и мех. Дополнительно украшать «взрослую» шапку допускалось только по праздникам, и только до рождения первого ребенка.

Мужские шапки были очень разнообразны по покрою, материалу и отделке. Все эти различия, разумеется, отражались и в названиях.

В отличие от мужских шапок, которые были все-таки довольно похожи по всей России, женские головные уборы в каждой губернии обладали совершенно особой формой, цветом, украшением и названием. Например, известный нам всем с детства по выступлениям ансамбля «Березка» девичий венец (ошибочно называемый «кокошником») носили только в Архангельской области.

В целом, богато выглядящие, украшенные жемчугом и золотым шитьем девичьи уборы на жестком (как правило, берестяном) каркасе были характерны для северных и центральных областей России. В южных губерниях «обходились» венками, лентами и повязками из дорогих тканей или просто платков, смотря по достатку семьи.

Вообще, девичьи головные уборы отличались от женских тем, что оставляли открытыми темя и позволяли видеть волосы. Отсюда и названия: «повязка», «ленты», «венок», «венец», «коруна». Последние два слова, кстати, отражали еще и отношение общины к «славнице» (девушке на выданье).

Если девичий убор имел на себе вышивку – то это обязательно был не просто узор, а стилизованные изображения Древа Жизни (правда, к 1880м годам уже превратившиеся просто в цветочный орнамент). С точки зрения крестьян, это магически обеспечивало созревание девушки в здоровую и сильную мать и работницу. Просватанные девушки добавляли к причудливым переплетениям ветвей еще и изображения лебедей с выгнутыми шеями и поднятыми крыльями: лебедь по всей территории России считался символом любви, брака и молодой жены [3].

Выйдя замуж, женщины начинали носить головные уборы, полностью закрывающие голову. Обычай прятать косу при замужестве берет начало в архаичных верованиях о том, что волосы – это средоточие женской колдовской силы. Поэтому полностью скрытые волосы (в некоторых губерниях еще вдобавок – срезанная или вырванная во время свадебного обряда прядь) означали подчинение женщины мужу.

Украшения и вышивка также меняли символику. Если на девичьем головном уборе вышивка только намекала на будущее материнство, то на женских кичках, борушках или самшурах идея деторождения выражалась прямо: либо на головной убор нашивались рога, иногда доходящие высотой до 50 см - намек на вторую ипостась Рожаниц (важенок - самок оленя), либо вышивалась золотой нитью «лягушечка» – изображение Матери Мира в позе рождения (стилизованное на образцах 19 века, но вполне натуралистичное на более древних).

Названия женских головных уборов в каждой губернии России были свои. Иногда они отражали особенности покроя («борушка», «моршень» – сморщенные, имеющие складки (боры), «повойник» - обвивающий голову), или используемый материал («бархотка»). Но наиболее древние термины прямо указывали на связь женщины-матери с птицей: «кокошник» («кокошь» – курица по старославянски), «птаха», «сорока».

По достижении 40 лет женщины теряли право носить «рога материнства», хотя форма головного убора продолжала оставаться прежней (характерной для данной местности). Вышивка тоже становилась более скромной: вместо золотой нити «пожилые» крестьянки использовали шерсть. А после утраты способности к деторождению «старухи» надевали скромный белый или черный платок [5].

Таким образом, во все века, кроме нынешнего, в России уделялось особое внимание такому атрибуту, как русский народный головной убор. И носил этот аксессуар не, сколько функциональное, сколько тематическое значение. Основной отличительной чертой русского народного костюма было разнообразие головных уборов. Головной убор завершал весь ансамбль, делая его цельным.

Список литературы:

Громыко М.М., Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян. – М., 2001

Захаржевская Р.В. История костюма. От античности до современности. М., 2007

Маслова Г.С. Орнамент русской народной вышивки. – М., 1972

Ожегов С.Ю. Словарь русского языка. М., 1984

Сборник Изобразительные мотивы в русской народной вышивке. – М.: Советская Россия, 1990

Соснина Н., Шангина И. Русский традиционный костюм. – СПб.: Искусство, 1998.

Справочник Мужики и бабы (мужское и женское в русской традиционной культуре). – СПб.: Искусство, 2005.

Код для цитирования: Скопировать