X Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2018

Введение.

Жанр мемуаристики в русской литературе XIX века достигает своего расцвета. Русские писатели создают не просто воспоминания о своей жизни и значимых событиях в ней, но рисуют полную и подробную картину жизни русского общества XIX века. Героями мемуаров часто становятся личности, которые оставили глубокий след в истории русской культуры. Наиболее известными из таких произведений являются: «Былое и думы» А. И. Герцена, записки Аксакова.

Мемуары (франц. mémoires, от лат. memoria — память), воспоминания о прошлом, написанные участниками или современниками каких-либо событий. Создаются на основе личного опыта их авторов, но осмысленного в соответствии с их индивидуальностью и общественно-политическими взглядами времени написания мемуаров. Основным источником сведений для мемуаров являются воспоминания авторов о пережитом, но наряду с ними порой используются различная документация, дневники, письма, пресса и т.п. Мемуары зачастую представляют собой литературные произведения и составляют особый жанр, разновидностью которого являются автобиографии и путевые записки. Некоторые мемуары – выдающиеся художественные произведения («Исповедь» Ж. Ж. Руссо, «Былое и думы» А. И. Герцена). Часто мемуары используются как средство политической и идеологической борьбы («Мысли и воспоминания» О. Бисмарка; «Воспоминания» С. Ю. Витте и др.), причём реакционные исторические деятели порой прибегают к искажению истины. Мемуары являются и источниками историческими, т.к. в них отражаются события политической и военной истории, культурной жизни, быт и нравы общества и др. Ценность мемуаров для исторической науки определяется их конкретностью, способностью отразить личное отношение автора к событиям, в которых он участвовал. Но субъективность и тенденциозность мемуаров осложняют работу исследователя.

Статьи и очерки, объединенные Тургеневым в «Литературные и житейские воспоминания», представляют собой интерес как исторический так и литературоведческий и полностью соответствуют выше приведенному определению мемуаров, хотя они написаны были романистом не на покое, не в стороне от событий текущего дня, не в старости, когда пишутся обычно мемуары, а в самый разгар литературно политической борьбы конца 60-х и начала 70-х годов прошлого века, активным и далеко не равнодушным участником которой был Тургенев. Его воспоминания остро полемичны, каждый факт, каждое слово в них направлены на борьбу с литературно – политическими противниками, но этих противников писатель почти нигде не называет по имени, он говорит о них как-то вскользь, он делает вид, будто бы он пишет не о том, о чем он пишет на самом деле. Сегодняшнему читателю трудно обнаружить эту злободневную направленность «Воспоминаний» – настолько искусно автор скрывает ее под спокойной формой мемуарных записей о делах давно минувших дней, о людях, давно сошедших в могилу. Но, говоря о мертвых, Тургенев имел в виду живых и кадил он мертвым только для того, говоря словами поэта, чтобы «живых задеть кадилом» [14, c. 101].

Полемический характер «Воспоминаний» откровенно подчеркнут в переписке Тургенева 1867–1869 гг. После опубликования «Воспоминаний о Белинском» на страницах «Вестника Европы» Тургенев писал редактору этого журнала Стасюлевичу: «Искренно радуюсь успеху моей статьи о Белинском, мне приятно думать, что она оказалась не совсем недостойной его памяти – и может возбудить вместе с воспоминаниями о нем несколько полезных размышлений – особенно в молодом поколении».[10,c.5] Это замечание об «успехе» уточняется в другом письме к Я. П. Полонскому, в котором писатель весьма четко определяет тот круг читателей, на успех у которых он не рассчитывает:

«Я радуюсь тому, что моя статья о Белинском тебе понравилась. Многое я бы мог еще высказать, но с меня уже довольно и того, что она вызывает на мысли, будит их. – Молодым людям она вероятно понравится мало, - но, может быть, и они попризадумаются». [7, c. 157]

Та реальная литературно – политическая обстановка, в которой писались «Воспоминания», и та позиция, которую занимал в то время их автор, сразу делает понятной и раздраженно негодующую, обиженную интонацию мемуариста и конкретную социальную направленность мемуаров как защиты и обоснования политической позиции автора. Дата «Воспоминаний» 1868 – 1870 годы открывает период организационного оформления и укрепления народнической революции. Размежевание сил крепостнической реакции и буржуазно – демократической революции, усиленное «реформой» 1861 года, проведенное через кровавое подавление крестьянских послереформенных волнений и национально-освободительное движение в Польше, – это размежевание в основном можно было считать законченным. Наиболее значительным итогом этого процесса дифференциации классовых сил был окончательный разрыв революционно-демократического лагеря с буржуазным либерализмом. Либеральные иллюзии рушились вместе с нарастанием революционного кризиса.

Русская буржуазия вошла в «эпоху великих реформ» с программой мирного конституционализма и мирного постепенного прогресса, которую она гордо противопоставляла откровенно крепостническим мечтам о сохранении кулачного права. Мечтательно настроенным буржуа этот прогресс представлялся в виде счастливого сожительства промышленных и торговых магнатов с крупной земельной знатью. В «Русском Вестнике», «Московских Ведомостях», «Современной Летописи» были сформулированы либеральные утопии русской буржуазии. Передовые круги класса с изумлением и восторгом смотрели на Англию, представляющуюся им счастливой Аркадией, воплотившей их мечты в действительность. Катков весьма откровенно писал о действительных причинах этого англоманства, о подлинном смысле «западнической ориентации русских либералов».

Первый очерк, которым открывались «Воспоминания» в первой редакции, – «Вместо вступления» – представляет собой развернутую декларацию «западничества», развитие «мыслей, положенных в основание характеру Потугина». «Я бросился вниз головою в «немецкое море», долженствовавшее очистить и возродить меня, и, когда я, наконец, вынырнул из его волн – я все – таки очутился «западником» и остался им навсегда». [7, c. 132]

Тут же с первых же страниц Тургенев раскрывает значительно более конкретно, нежели это сделано в «Дыме», политическое содержание этого «западничества», Тургенев хочет доказать, и это красной нитью проходит через все содержание мемуаров, что только «западники» вели и ведут подлинную борьбу с крепостничеством и старым порядком и что это и отличает их от консерваторов и от революционных представителей «молодого поколения». Тут на первых же страницах мемуаров произносит Тургенев ставшую знаменитой тираду о своей «аннибаловской клятве» и о своем решении бороться «до конца» с крепостным правом и «никогда не примиряться».

В «Воспоминаниях о Белинском», желая очевидно навести «молодых людей на полезные размышления», как он сам писал Стасюлевичу, Тургенев противопоставляет пореформенную Россию дореформенной России периода николаевского царствования: «Не могу не повторить, - пишет Тургенев, тяжелые тогда стояли времена, нынешним молодым людям не приводилось испытать ничего подобного. –… Бросишь вокруг себя мысленный взгляд – взяточничество процветает, крепостное право стоит как скала, казармы на первом плане, суда нет, носятся слухи о закрытии университетов…какие-то темные тучи висят над всем, так называемым ученым, литературным ведомством, а тут еще шипят и расползаются доносы…».[7, c. 254]

Круг друзей и знакомых Тургенева был необычен и многоцветен. Он заключал в себе все значительное в литературном мире России и Западной Европы его времени. Чернышевский, Григорович, Анненков, на Западе — Мопассан, Доде, Гонкур оставили о нем свои воспоминания. Многие высказывания о Тургеневе, Герцена, Некрасова, Достоевского, Салтыков–Щедрина, Л. Толстого, Флобера, Золя – записаны современниками и приведены в мемуарах.

Тургенев не только был автором воспоминаний, но и сам нередко становился героем мемуарных произведений.

Воспоминания о Тургеневе оставили не только писатели,общественные деятели, как, например, М. М. Стасюлевич, и М. М. Ковалевский, артисты – М. Г. Савина, художники – Репин, Поленов, скульптор Антокольский и другие представители русской культуры XIX столетия. Все это говорит о неординарности личности Ивана Сергеевича Тургенева и может помочь оценить достоверность и художественную историческую ценность мемуарных произведений писателя, который в основном писал романы. Хотя его поэтическое творчество не менее ценно.

Тургенев вел в течение всей своей жизни обширную переписку и был признанным мастером эпистолярного жанра. Многие из его писем, прокомментированные корреспондентами Тургенева, легли в основу их мемуаров о нем. В серии воспоминаний о Тургеневе П. В. Анненкова два раздела основаны на его переписке с писа­телем: «Шесть лет переписки с И. С. Тургеневым. 1856–1862» и «Из переписки с Тургеневым в 60–х годах» (1862–1866). Преиму­щественно эпистолярную основу имеют и воспоминания Н. Щербаня, В. В. Стасова, А. А. Фета и других. Письма его современни­ков также содержат немало мемуарного материала, почерпнуто­го из рассказов самого писателя или его друзей.

Поэтому, рассматривая тему «Тургенев – мемуарист», необходимо затронуть и эту сторону творческого наследия писателя.

Актуальность рассматриваемой темы подтверждается тем, что к ней не раз обращались исследователи литературы.

В данной работе используются труды как современников Тургенева таких как: Анненков П. В., Стасюлевич М. М., Кони А. Ф., Белинский В. Г. Полонский Я. И.; так и писателей более позднего времени: Анциферов Н., Бродский Н. Л., К. И. Тюнькина, Ванников Г., Вердеревская H. А., Гревс И. М., Верещагин В. В., Горбачев В. И., А. Островского, а так же современные исследователи: Лебедев. Ю. В., М. К., Лемке, Петров С. М., Пустовойт П. Г., Розанов А.А., и др.

Однако тема мемуаров Тургенева до сих пор привлекает внимание и представляет интерес в плане ее изучения, как литературоведческой проблемы так и в плане рассмотрения этой темы на уроках литературы в школе в старших классах для формирования у учащихся более полного представления о Тургеневе – писателе.

Целью работы является всестороннее рассмотрение мемуарного наследия писателя и выявление наличия интереса для изучения на занятиях русского языка в военном вузе.

Объектом в данной работе является творческое наследие Тургенева.

Предмет – мемуарные произведения писателя.

Задачи работы:

1. Рассмотреть мемуарные произведения Тургенева с точки зрения их исторической и художественной ценности.

2. Изучить взаимоотношения И.С. Тургенева и В. Г. Белинского на основе его воспоминаний.

3. Выявить возможности знакомства обучающихся с мемуарами Тургенева на занятиях русского языка в военном вузе

Научная новизна исследования заключается в том, что данная работа является попыткой изучить воспоминания Тургенева, практическая же значимость работы – применение изученного материала в учебном процессе.

Литературные и житейские воспоминания Тургенева, как документ литературно-общественной жизни 60-70 гг. XIX в.

Знакомство Тургенева с В. Г Белинским произошло в конце февраля 1843 года, пока еще официальное, на квартире критика, жившего тогда в доме Лопатина у Аничкова моста. С Белинским свёл Тургенева Зиновьев, друг Варвары Александровны Бакуниной. Тургенев шел к Белинскому и с любопытством, и не без робости. Его критические статьи производили шум в Москве и Петербурге. В великосветском обществе ходили слухи, «что и наружность его самая ужасная; что это какой-то циник, бульдог, призренный Надеждиным с целью травить им своих врагов. Упорно, и как бы в укоризну, называли его «Беллынским». Но от Станкевича и Мишеля Бакунина Тургенев слышал другое.

Весной 1843 года, уезжая в Спасское за материнским благословением на службу, через посредников Тургенев передал Белинскому на суд свое новое художественное произведение – поэму «Параша», только что вышедшую в Петербурге отдельным изданием за подписью «Т. Л.». Молодой поэт решился на очень рискованный поступок. Ведь именно в эти годы Белинский объявил последний бой романтизму и со всею силою своего критического темперамента обрушился на поэтическое «лепетание в стихах», производя, по словам А. И. Герцена, настоящие разгромы в умах читателей.

И вот уже в Спасском в майской книжке «Отечественных записок» Тургенев прочел отзыв Белинского о своем произведении «один из прекрасных снов на минуту проснувшейся русской поэзии», «глубокая идея», «стих обнаруживает необыкновенный поэтический талант»!.. Такого Тургенев не ожидал и, вероятно, почувствовал больше смущения, чем радости. «И когда в Москве, – вспоминал он впоследствии, – покойный Киреевский подошел ко мне с поздравлениями, я поспешил отказаться от своего детища, утверждая, что сочинитель «Параши» не я».[7, c. 322]

Что же произошло? Почему Белинский, критически относившийся тогда к поэзии, так высоко превознес Тургенева–поэта?

В 1844 году вышел в свет русский перевод гётевского «Фауста», сделанный М. Вронченко. Тургенев откликнулся на него рецензией, в которой обратил внимание на слабые стороны романтического мироощущения. Во-первых, романтизм, по Тургеневу, – это «апофеоза личности», романтик — безнадежный пленник своего «я». [7, c.342]Он привык ставить себя в центр мироздания и не предается ничему, напротив, всё заставляет себе предаваться. Поглощенный собой, романтик становится эгоистом, романтическая восторженность перегорает в нем, и на душевном пепелище пышным цветом расцветает бесплодный скептицизм. Мефистофель – вот конечный удел оторванного от жизни мечтателя, – «бес людей одиноких и отвлеченных, которых глубоко смущает какое-нибудь маленькое противоречие в их собственной жизни, и которые с философическим равнодушием пройдут мимо целого семейства ремесленников, умирающих с голода».

Во-вторых, романтик – человек «отвлеченный», «общечеловек», «космополит», а истинный талант – «не космополит», он принадлежит своему народу, своему времени.

В-третьих, романтик боготворит искусство, ставит его выше всех других форм общественного сознания и впадает в отвлеченный эстетизм. Такое отношение к искусству изживает себя. Наступает эпоха, когда «при виде прекрасной картины, изображающей нищего», люди «не могут любоваться «художественностью воспроизведения», но печально тревожатся о возможности нищих в наше время».

Наконец, Тургенев не принимает предложенное Гёте в «Фаусте» утилитарно-практическое решение «Какой добросовестный читатель поверит, что Фауст, оттого, что его утилитарные затеи удаются, действительно наслаждается «мгновеньем высшего блаженства» и в силу условия, заключенного с чертом, принужден расстаться с жизнью Гёте в одном только отношении остался верен своей натуре он не заставил Фауста искать блаженства вне человеческой сферы… но как бледно и пошло задуманное им «примирение»! Тургенев считает далеко не призрачными те вечные философские вопросы, которые волнуют Фауста. Практическая деятельность и трезвый реализм не должны отменять высоких духовных порывов, не должны успокаивать человека в малом. «Нас не испугает, – говорит Тургенев, – отсутствие «примирения» … мы – как народ юный и сильный, который верит и имеет право верить в свое будущее, – не очень-то хлопочем об округлении и завершении нашей жизни и нашего искусства».[16, c.26]

Таким образом, в рецензии на перевод «Фауста» Тургенев ратовал за новое, реалистическое миросозерцание, которое нашло художественное воплощение в поэме «Параша». Сюжет её восходит к «Евгению Онегину» в центре поэмы – судьба провинциальной девушки, своим простонародным именем напоминающей о пушкинской Татьяне. Но Тургенев дает сюжету новый поворот его Параша, в отличие от Татьяны Лариной, становится женой разочарованного, скучающего Виктора Александровича, который лишь внешне перекликается с героем пушкинского романа. Тургенев вывел тип истасканного, измельчавшего человека, пародию на Онегина и Печорина. Его разочарованность – всего лишь мода. «Улыбкою презренья и насмешки» он, по словам Белинского, «прикрывает тощее сердце, праздный ум и посредственность своей натуры». [2, c. 256]В поэме звучит тревожный тургеневский вопрос для чего даются любящему сердцу девушки поэтические надежды и мечты, для чего рождается на свет распускающаяся на радость миру красота. Почему прекрасные порывы женской души гаснут в буднях жизни, в прозе пошлого, скучного прозябания. Одновременно с этими вопросами сам образ героини приобретает символическое звучание. Участь Параши напоминает Тургеневу горькую долю России, в которой богатые природные силы увядают в самый момент их расцвета.

Высокая оценка Белинского была не случайной. Критик увидел в поэме решительный поворот Тургенева к проблемам современности, нашел в ней черты «дельной поэзии», за которую ратовал и которой ждал.

В 1843 году знакомство Тургенева с Белинским переросло в крепкую дружескую связь. «На меня действовали только энтузиастические натуры, – вспоминал Тургенев. – Белинский принадлежал к их числу». В свою очередь, русского критика привлекала к автору «Параши» блестящая философская подготовка, художническое чутье к общественным явлениям русской жизни. «Вообще Русь он понимает,– говорил Белинский о Тургеневе. – Во всех его суждениях виден характер и действительность. Он враг всего неопределенного, к чему я довольно падок». [17, c.160]

Рис.1. Петербургский кружок Белинского: И.С.Тургенев, А.И. Гончаров, А.И. Герцен, Н.А. Некрасов, Д.В. Григорович и др.

Летом 1844 года Белинский отдыхал на даче в Лесном, а Тургенев – в пяти верстах, в Парголове, и друзья встречались почти ежедневно, проводя большую часть времени в разговорах. Сначала они решали «философские вопросы о значении жизни, об отношениях людей друг к другу и к божеству, о происхождении мира, о бессмертии души». Во всех этих вопросах Тургенев был для Белинского незаменимым собеседником. Не зная ни одного иностранного языка, он многое приобретал из разговоров с друзьями, умея схватывать суть той или иной философской системы и затем развивать её, опираясь на свой талант и духовную одаренность. Тургенев только недавно вернулся из Берлина и мог передать Белинскому «самые последние и свежие выводы».

Рис 2. Н.А. Некрасов и И.И. Панаев у больного В.Г. Белинского.

Художник А. Наумов. 1881 год

Сомнения в существовании Бога и бессмертия в то время мучили Белинского, «лишали его сна, пищи, неотступно грызли и жгли его». Он говорил об этих вопросах с такой искренностью и энтузиазмом, что увлекал Тургенева; но молодой последователь Фейербаха, «проговорив часа два, три», «ослабевал» и думал о прогулке, об обеде. «Сама жена Белинского, – вспоминал Тургенев, – умоляла и мужа и меня, хотя немножко погодить, хотя на время прервать эти прения, напоминала ему предписания врача,… но с Белинским сладить было нелегко. «Мы не решили еще вопроса о существовании Бога, – сказал он мне однажды с горьким упреком, – а вы хотите есть!..» И «не пришло бы в голову смеяться тому, кто сам бы слышал, как Белинский произнес эти слова; и если, при воспоминании об этой правдивости, об этой небоязни смешного, улыбка может прийти на уста, то разве улыбка умиления и удивления…».[17, c.176]

Тургенев говорил о психологических причинах человеческого стремления к бессмертию, в согласии с Фейербахом отрицая потустороннее бытие «То, что человек называется Богом, есть сущность самого человека, проектированная в бесконечность и противопоставленная ему, как нечто самостоятельное. Человек, как утверждает Фейербах, сам творит божественное начало по своему образу и подобию». – «Но человек по своей природе – слабое, смертное существо, каждый из нас на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может… А он очаровывается поэтическими тайнами, тянется к утонченным переживаниям, мечтает о бессмертии. Значит, кто-то вдохнул в него сверхчеловеческий идеал… Если эта несправедливость мирового устройства – краткость жизни человека перед вечностию – осознается мною, тревожит мое сердце, значит, есть во мне более одухотворенная точка отсчета, более высокая, чем мое смертное, земное существо!» – «Да, но по Фейербаху, это не божественная сила, а еще не реализованные потенциальные возможности нашей природы, находящейся в становлении и развитии. И если суждено человечеству достигнуть бессмертия, то оно осуществится не божественными, а человеческими силами, ибо всё великое совершается через людей»». – «Но где же справедливость! –возмущался Белинский. – Что мне в том, что разумность восторжествует, что в будущем будет хорошо, если судьба велела мне быть свидетелем торжества случайности, неразумия, животной силы!». [17, c.180]

Так в долгих спорах проходили дни, и часы пока Белинский не удовлетворился выводами новой философии и, отложив размышления о капитальных вопросах, возвратился к ежедневным трудам и занятиям. Возникли разговоры об иных, «земных» вещах, о развернувшейся борьбе между славянофилами и западниками по поводу исторической будущности России. Белинский «был западником не потому только, что признавал превосходство западной науки, западного искусства, западного общественного строя, – вспоминал Тургенев, – но и потому, что был глубоко убежден в необходимости восприятия Россией всего выработанного Западом – для развития собственных её сил, собственного её значения. Он верил, что нам нет другого спасения, как идти по пути, указанному нам Петром Великим, на которого славянофилы бросали тогда свои отборнейшие перуны». [17, c. 181] Но в то же время критик предостерегал от рабского, слепого подражания Западу, от бездумного перенесения на русскую почву результатов западноевропейского развития. «Принимать результаты западной жизни, применять их к нашей» можно, только «соображаясь с особенностями породы, истории, климата – впрочем, относиться к ним свободно, критически – вот каким образом могли мы, по его понятию, достигнуть наконец самобытности, которою он дорожил гораздо более, чем предполагают. Белинский был вполне русский человек, даже патриот … благо родины, её величие, её слава возбуждали в его сердце глубокие и сильные отзывы. Да, Белинский любил Россию; но он также пламенно любил просвещение и свободу соединить в одно эти высшие для него интересы – вот в чем состоял весь смысл его деятельности, вот к чему он стремился». [17, c.181]

«Не бездумная прививка иноземных начал нужна России, – соглашался Тургенев с Белинским, – а такая, при которой иноземные начала перерабатываются, превращаются в кровь и сок; восприимчивая русская природа давно ожидала этого влияния, и вот она развивается и растет не по дням, а по часам, идет своей дорогой. И со всей трогательной простотой и могучей необходимостью истины возникает вдруг, посреди бесполезной деятельности подражания, дарование свежее, народное, чисто русское, как возникнет со временем русский, разумный и прекрасный быт и оправдает, наконец, доверие нашего великого Петра к неистощимой жизненности России.

Есть и среди западников и среди славянофилов люди, чуждые народной жизни и духу нашей истории. Взять те же патриотические драмы Н. В. Кукольника или последнее сочинение С. А. Гедеонова «Смерть Ляпунова». Сколько в них официального блеску и треску! А где народность Её нет, если в сердце автора не кипит русская кровь, если народ ему не близок и не понятен прямо, непосредственно, без всяких рассуждений, пусть он лучше не касается святыни старины. Только кто же нам доставит наслаждение поглядеть на нашу древнюю Русь. Неужели не явится, наконец, талант, который возьмется хоть за этих двух рязанских дворян, Прокопа и Захара Ляпунова, и покажет нам, наконец, русских живых людей, говорящих русским языком». [13, c. 3]

В лице Белинского Тургенев встретил человека, разрешившего его московские сомнения. «Центральная натура» выдающегося критика и мыслителя снимала крайности одностороннего западничества и кабинетного славянофильства. В его мировоззрении Тургенев нашел тот цельный идеал, к которому стремился сам. Вот почему общение с Белинским Тургенев считал выдающимся событием в своей жизни и память о нем, как об учителе и наставнике, хранил всю жизнь.

Окрыленный успехом и поддержкой Белинского, Тургенев в эти годы много работает. Из-под его пера выходят лучшие поэтические произведения драматическая поэма «Разговор», спор двух поколений, бледный очерк будущих «Отцов и детей», повесть в стихах «Андрей», сатирическая поэма «Помещик». Он пробует силы в жанре драмы и создает этюд «Неосторожность», в это же время появляются первые прозаические опыты писателя – повести «Андрей Колосов», «Бреттер», «Петушков». В них Тургенев продолжает развенчивать романтическую личность, героев фразы, рассчитанной на эффект, скучающих эгоистов, разочарованность которых – поза трагическая мина придает им загадочность и облегчает завоевание неопытных сердец. Опошленным и обмельчавшим романтикам противопоставляются люди иного склада –простые и естественные, цельные душой.

Наконец в тургеневской поэзии намечается новый путь, ведущий к «Запискам охотника». Это поэтический цикл «Деревня», первый подход к народной теме, к будущим Калинычам, Ермолаям, Касьянам. Цикл задуман как единое художественное произведение из девяти стихотворений; в нем соблюдается типичное для будущих романов «годовое кольцо» весна, лето, осень, зима. Вынырнув из философско-романтических волн «немецкого моря», Тургенев с головою окунулся в море русское:

Туда, туда, в раздольные поля,

Где бархатом чернеется земля,

Где рожь, куда ни киньте вы глазами,

Струится тихо мягкими волнами

И падает тяжелый, желтый луч

Из-за прозрачных, белых, круглых туч.

Там хорошо; там только – русский дома;

И степь ему, как родина, знакома,

Как по морю, гуляет он по ней –

Живет и дышит, движется вольней;

Идет себе – поет себе беспечно;

Идет… куда не знает! бесконечно

Бегут, бегут несвязные слова.

Приподнялась уж по следу трава…

Ему другой вы не сулите доли –

Не хочет он другой, разумной воли…

Таким образом, под влиянием Белинского складывались литературно - эстетические взгляды Тургенева, развивались его художественный вкус, его восприятие родного языка, к гармонии и красоте которого Белинский, по словам писателя, «был чуток, как никто». [13, c.37]

Близкое знакомство с Белинским и его кружком укрепило намерение Тургенева посвятить себя литературе. «У меня бродили планы сделаться педагогом, профессором, ученым, – рассказывает он. Но вскоре я познакомился с Виссарионом Григорьевичем Белинским и Иваном Ивановичем Панаевым, начал писать стихи, а затем прозу, и вся философия, а также мечты и планы о педагогике оставлены были в стороне: я всецело отдался русской литературе». [15, c.324]

«Воспоминания о Белинском» были впервые напечатаны в «Вестнике Европы», в 1869 году. «Воспоминания о Белинском» – первая статья из цикла литературных воспоминаний Тургенева. Упоминания о работе над ней встречаются в письмах Тургенева, начиная с лета 1868 года, но закончена она была лишь в феврале 1869 года. Посылая статью 21 (9) Февраля 1869 года П. Анненкову, Тургенев писал: «Вы, чай, уже начинали думать, что я все кричу: волки, волки! Не знаю, как она вышла, но я писал старательно, два раза переписал и умиление испытывал не малое... Пришли и стали воспоминания... Сумел ли я схватить физиономию нашего покойного друга — вы лучше меня можете судить об этом».[8, c. 21-22]

Отзывы друзей были благоприятны. 8 марта 1869 года Тургенев пишет М. Стасюлевичу: «Одобрение вами моей статьи о Белинском очень меня радует – тут для меня вопрос более важный, чем один литературный успех». [9, c. 4]В тот же день, отвечая на письмо П. Анненкова, Тургенев пишет: «Я очень радуюсь тому, что статья моя о Белинском вам понравилась: эта вещь мне ближе приросла к сердцу, чем многие другие, и мне было бы больно думать, что я не сумел передать очерк лица, столь для меня дорогого». [8, c.22]Из этих писем видно, что Тургенев придавал «Воспоминаниям о Белинском» большое значение, и принципиальное и личное. Ими он отдавал дань дорогой для него памяти Белинского; вместе с тем он рассчитывал, что статья «может возбудить... несколько полезных размышлений, особенно в молодом поколении». [9, c. 5]

Как известно, имя Белинского до середины пятидесятых годов было под запретом, только с 1856 года, с началом общественного подъема, оно появляется на страницах журналов. Тургенев горячо встречает возможность открыто говорить о Белинском. Он приветствует «Очерки гоголевского периода русской литературы» Н. Чернышевского, потому, «что, наконец, произносится с уважением это имя». [10, c. 21]В 1859 году он выступает с лекциями о Пушкине и рядом с Пушкиным и Гоголем ставит имя Белинского. В 1860 году, почти одновременно с воспоминаниями о Белинском И. Панаева, на страницах «Московского Вестника» появляется очерк Тургенева «Встреча моя с Белинским», а в 1869 году, в кн. 4-й «Вестника Европы» напечатаны «Воспоминания о Белинском».

«Воспоминания о Белинском» занимают особое место в творчестве Тургенева-мемуариста. Определенным образом интерпретируя Белинского, Тургенев хочет сделать его имя знаменем того отвлеченного гуманизма, тех «великих принципов 1789 года» свободы, равенства и братства, иллюзорностью которых защищался либерализм от ударов противников.

В «Воспоминаниях о Белинском», написанных через девять лет после очерка «Встреча моя с Белинским», Тургенев более глубоко, подробно и многосторонне охарактеризовал и свои отношения с критиком, и его личность, поставив во главу угла этой, по – видимому, важнейшей из главы своих «Литературных и житейских воспоминаний» тезис о том, что Белинский был «центральной натурой», ибо он «всем существом своим стоял близко к сердцевине своего народа, воплощал его вполне, и с хороших и с дурных его сторон». [12, c. 3]

Тургенев писал «Воспоминания о Белинском» в ту пору, когда стали прошлым не только его отношения с Белинским, но и с Чернышевским и Добролюбовым, у которых – и Тургенев хорошо понимал это – было едва ли не больше оснований, нежели у него, считать себя прямыми наследниками Белинского и с которыми он, Тургенев, вел принципиальный и непримиримый спор. Этот начавшийся в конце 1850-х гг. спор оставался для Тургенева актуальным и в конце 1860-х. когда оба вождя революционеров-шестидесятников волею не зависящих от них обстоятельств выбыли из борьбы, а жизнь Добролюбова оборвалась. Спор этот оставался для Тургенева актуальным, потому что были живы и боролись их ученики и последователи, которые тоже, и с полным на то правом, считали себя наследниками Белинского.

Поэтому, приступая к «Воспоминаниям о Белинском», Тургенев не только не мог не предчувствовать того резонанса, который они должны были вызвать, но и, несомненно, на этот резонанс рассчитывал. А потому и поставленная им перед собой задача была не в пример сложнее т ответственнее той, которая могла бы встать перед ним в других условиях, более свободных от перекосов, диктуемых интересами политической борьбы.

Тургеневу, прежде всего, хотелось создать в своих «Воспоминаниях» многогранный и живой образ Белинского, каким он знал и понимал его. Вместе с тем для него не подлежал сомнению немалый исторический масштаб этого человека, «который и радовался, и страдал, и жил в силу своих убеждений». [12, c. 65]

«Воспоминания о Белинском» заострены на его этической характеристике, всюду подчеркнута высокая честность, неподкупность, гуманность его образа. Стиль этого отрывка все время колеблется между лирической интимностью и лирическим пафосом; концовка сведена к патетическому возгласу: «Человек он был!». Тургенев стремится смягчить конкретную направленность социально-политических взглядов Белинского, он считает, что они оставались в «сфере инстинктивных симпатий и антипатий». Но эта «неопределенность» социальных установок Белинского не мешает Тургеневу пользоваться его именем для полемики с революционно-демократической журналистикой по весьма конкретными определенным вопросам.

Белинский имеет такое важное значение в истории русской литературы, и мы все-таки так мало знаем о нем, что всякое новое сведение о нем составляет приятное приобретение для истории нашей литературы и заслугу со стороны сообщающего его. Понятно, поэтому, с каким нетерпением со стороны заинтересованных этим делом людей ожидалось давно и так торжественно предвозвещенное «Вестником Европы» появление воспоминаний Тургенева о Белинском. Любопытство еще более подстрекалось естественными в этом случае вопросами, как отнесется к Белинскому Тургенев после тех действий, которые он совершал для поражения того самого дела, которому так горячо служил Белинский, и почему Тургенев помещает свое произведение не в «Русском Вестнике», его излюбленном и дружественном органе, а в «Вестнике Европы», обнаруживающем некоторое поползновение к либерализму. И вот, к общему удовольствию воспоминания Тургенева напечатаны; каждый может удовлетворять своему любопытству, сколько хочет, и решать все вопросы относительно их.

Главный персонаж в воспоминаниях Тургенева о Белинском – не Белинский, а сам Тургенев; этот персонаж составляет главную цель, подкладку и средоточие воспоминаний, ему принадлежит большая часть комплиментов, рассыпанных по воспоминаниям искусною рукою, тогда как все укоризны и порицания обращены не на противников Белинского, а на людей, невзлюбленных главным персонажем. Впрочем, было бы совершенно противно истине сказать, что Белинскому отведено в них слишком мало места; напротив, в них довольно много сведений о Белинском. Эти сведения большей частью, если не исключительно, касаются только внешних отношений Белинского, так сказать, его наружной жизни и деятельности, его внешней, а не внутренней характеристики.

Таким образом, вклад, внесенный Тургеневым в собрание материалов для биографии и характеристики Белинского, не меньше и не значительнее того вклада, какой в свое время был внесен Панаевым; воспоминания обоих этих литераторов имеют одинаковый калибр, один полет и одну высоту мировоззрения. С благодарностью к Тургеневу мы соберем здесь из его воспоминаний те черты и факты, которые мы нашли в них и которые интересны хоть в некотором отношении.

Вот, прежде всего наружность Белинского:

«Это был человек среднего роста, на первый взгляд довольно некрасивый и даже нескладный, худощавый, со впалой грудью и понурой головой. Одна лопатка заметно выдавалась больше другой. Всякого, даже не медика, немедленно поражали в нем все главные признаки чахотки, весь так называемый habitus этой злой болезни. Притом же он постоянно кашлял. Лицо он имел небольшое, бледно-красноватое, нос неправильный, как бы приплюснутый, рот слегка искривленный, особенно когда раскрывался, маленькие частые зубы, густые белокурые волосы падали клоком на белый, прекрасный, хоть и низкий лоб. Я не видывал глаз прелестных, чем у Белинского. Голубые, с золотыми искорками в глубине зрачков, эти глаза, в обычное время полузакрытые ресницами, расширялись и сверкали в минуты воодушевления; в минуты веселости взгляд их принимал пленительное выражение приветливой доброты и беспечного счастья. Голос у Белинского был слаб, с хрипотою неприятен; говорил он с особыми ударениями и придыханиями, «упорствуя, волнуясь и спеша». Смеялся он от души, как ребенок. Он любил расхаживать по комнате, постукивая пальцами красивых и маленьких рук по табакерке с русским табаком. Кто видел его только на улице, когда в теплом картузе, старой енотовой шубенке и стоптанных калошах он торопливой и неровной походкой пробирался вдоль стен и с пугливой суровостью, свойственной нервическим людям, озирался вокруг, тот не мог составить себе о нем верного понятия, и я до некоторой степени понимаю восклицание одного провинциала, которому его указали: «Я только в лесу таких волков видал, и то травленных!» Между чужими людьми, на улице, Белинский легко робел и терялся. Дома он обыкновенно носил серый сюртук на вате и держался вообще очень опрятно. Его выговор, манеры, телодвижения живо напоминали его происхождение; вся его повадка была чисто русская, московская; недаром в жилах его текла беспримесная кровь принадлежность нашего великорусского духовенства, столько веков недоступного влиянию иностранной породы». [11, c. 15]

А вот несколько неутешительных сведений о сердечной жизни Белинского:

«Я имею причину предполагать, что Белинский со своим горячим и впечатлительным сердцем, со своей привязчивостью и страстностью, Белинский, все-таки один из первых людей своего времени, не был никогда любимым женщиной. Брак свой он заключил не по страсти. В молодости он был влюблен в одну барышню, дочь тверского помещика Б-на; это было существо поэтическое, но она любила другого, и притом она скоро умерла. Произошла также в жизни Белинского довольно странная и грустная история с девушкой из простого звания; помню его отрывчатый, сумрачный рассказ о ней... Он произвел на меня глубокое впечатление... Но и тут дело кончилось ничем. Сердце его безмолвно и тихо истлело...».[15, c. 17]

«... Он изнывал за границей от скуки; его так и тянуло назад в Россию, и даже семейная его жизнь, в которой мы все, его приятели, до тех пор не видели ничего особенно привлекательного, даже та предстала ему в радужных красках». [6, c. 453]

Вообще судьба как-то особенно несправедлива к достойным людям, подвизавшимся у нас на поприще литературы; большей частью они жили не так, как бы следовало, т. е. им не давалась жизнь, какой они заслуживали, а доставались в удел одни тернии, так Герцен сказал, что биографии наших литературных деятелей походят на мартиролог. Полагали, что Белинский, по крайней мере, перед концом своей жизни был избавлен от материальных нужд и денежных страданий.

Из других черт для внешней биографии Белинского остаются разве только следующие. Отец его был лекарь, а дед диакон. В досужее время Белинский развлекался шуточным преферансом, и Тургенев рассказывает по этому случаю следующий анекдот:

«Играл он плохо, но с тою же искренностью впечатлений, с тою же страстностью, которые ему были присущи, что бы он ни делал! Помнится, мы однажды играли с ним, не в деньги, а так; он выигрывал и торжествовал... Но вдруг обремизился, остался без четырех. Потемнел мой Белинский пуще осенней ночи, опустил голову, как к смерти приговоренный. Выражение страдания, отчаяния так было искренне на его лице, что я, наконец, не выдержал и воскликнул, что это уже ни на что не похоже; что если так огорчаться, так лучше совсем бросить карты! – «Нет, – отвечал он глухо и взглянул на меня исподлобья, – все кончено; я только до бубновой игры и жил!» – И в это мгновение, я ручаюсь, он действительно был убежден в том, что говорил». [11, c. 23]

Материалов собственно для характеристики Белинского, как человека и писателя, у Тургенева весьма немного. Тургенев много говорит о внутренних качествах Белинского и об его литературных достоинствах; но все это состоит из фраз и общих мест, дополненных собственными очень интересными рассуждениями Тургенева, очень искренними и естественными, очень горячими по своему происхождению и существу, не относящимися к Белинскому, но уже к последующему периоду истории русской литературы. Оказывается, что Белинский употреблен был собственно как светлый фон для контраста, чтобы мрачнее выступала картина, которую хотел набросать на нем Тургенев. Но для понимания этих историко-литературных воззрений необходимо припомнить некоторые черты из последнего периода нашей литературной истории.

Тургенев восхищался таким замечательным качеством Белинского – критика, как «его понимание того, что именно стоит на очереди, что требует немедленного разрешения, в чем сказывается «злоба дня». Это качество Тургенев воспитал и в себе как писателе.

В своих воспоминаниях Тургенев рассказывает «о благородных, честных воззрениях Белинского не на женщин вообще и, в особенности на русских женщин, на их положение, на их будущность, на их неотъемлемые права». [11, c. 22]

Несомненно, что светлые образы тургеневских женщин создавались писателем под воздействием воззрений великого революционера – демократа, страстного патриота своей родины.

Из воспоминаний мы узнаем, что Тургенев не кто – нибудь, не какой-нибудь обыкновенный писатель, а воспитанник школы Белинского, его любимейший ученик. Что Тургенев остался верен духу Белинского, что его подвиги в «Русском Вестнике» против нигилистов ничего не значат, – это доказывается тем, что воспоминания не что иное, как хвалебный гимн Белинскому. Потому что, может ли нелиберальный человек прославлять Белинского? Хотя нужно правду сказать, что в устах Тургенева, после его литературных выступлений, гимн Белинскому столь же уместен, сколько был уместен подобный же гимн в устах Некрасова после его поэтически –гражданских подвигов. Краевский тоже собирался печатать воспоминания о Белинском с похвальным гимном ему и некоторые отрывки из них уже напечатал. Затем остается ожидать, что подобные же воспоминания о Белинском напечатает еще Катков. Тогда это будет вполне достойная Белинского коллекция воспоминаний о нем его верных учеников.

Наконец вот в воспоминаниях Тургенева несколько строк, точно подходящих к характеристике Белинского: «Белинский был, что у нас редко, действительно страстный и действительно искренний человек, способный к увлечению беззаветному, но исключительно преданный правде, раздражительный, но не самолюбивый, умевший любить и ненавидеть бескорыстно. Люди, которые, судя о нем наобум, приходили в негодование от его «наглости», возмущались его «грубостью», писали на него доносы, распространяли про него клеветы, эти люди, вероятно, удивились бы, если бы узнали, что у этого циника душа была целомудренная до стыдливости, мягкая до нежности, честная до рыцарства; что вел он жизнь чуть не монашескую, что вино не касалось его губ. В этом последнем что вино не касалось его губ. В этом последнем отношении он не походил на тогдашних москвичей. Невозможно себе представить, до какой степени Белинский был правдив с другими и с самим собою; он чувствовал, действовал, существовал только в силу того, что он признавал за истину, в силу своих принципов». [11, c. 23]

Творческие и личные связи Белинского и Тургенева не раз вызывали специальный интерес исследователей. При этом, что вполне естественно, преимущественное внимание привлекали, прежде всего более или менее прямые, «открытые» формы этих связей. Отсюда достаточно основательные, как представляется, их учет и осмысление. Что же касается форм скрытых – а нали­чие таковых также отмечено в литературе, – то здесь, по-види­мому, остаются и потребность дальнейших «выявительных» уси­лий литературоведов, и возможность некоторого расширения на­ших представлений в означенной области.

Интересно представляется проследить, как характер Белинского представленный Тургеневым в его воспоминаниях о Белинском творчески перерабатывается и переносится в ткань художественного произведения – при создании образа Покорского в романе «Рудин».

Тургеневеды отметили давно, что, работая над «Рудиным» (Современник, 1856, № 1 – 2), писатель мысленно обращался к Бе­линскому. Основанием для соответствующих заключений послужили, прежде всего, страницы романа, посвященные Покорскому и его кружку. Процитировав характеристику, данную главе кружка устами Лежнева, С. Ашевский резюмирует: «Вся эта характе­ристика идеального Покорского целиком может быть отнесена к ре­альному Белинскому (...). В воспоминаниях Тургенева о Бе­линском можно встретить почти те же самые выражения, которыми Лежнев характеризует Покорского». [1, c. 11] «Можно думать, – считает и Н. Л. Бродский, – что вдохновенные страницы «Рудина» о глу­бочайшем воздействии, которое оказывал кружок на его членов, были подсказаны Тургеневу впечатлениями петербургского круж­ка Белинского, обаянием личности главы кружка». И далее: «Покорский – образ не только Станкевича, но и Белинского». [4, c. 337]Помимо этих моментов Н. Л. Бродский указал еще и на исполь­зование в речи Рудина и Лежнева некоторых выражений и форму­лировок, встречающихся в статьях Белинского.

Роман «Рудин» создавался с думой о людях 1830–1840-х гг., среди которых, как отмечалось выше, автору был в высшей степени памятен и Белинский. Тургенев хорошо знал – и это не нужно, полагаем, доказывать – многие факты не слишком продолжительной житейской и творческой биографии своего «не­забвенного друга». Не было, разумеется, для него секретом и то, что помимо критики Белинский пробовал себя также в сфере художественного творчества. Об опубликованной в 1839 г. его драме «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь» есть непосредственное упоминание в тургеневских мемуарах о Бе­линском. О другом драматургическом опыте – «Дмитрии Кали­нине», в свое время не опубликованном из-за цензурного запрета, подобных упоминаний нет. Но это вовсе не исключает того или иного знакомства Тургенева с этой пьесой: слишком тесными были его личные связи и с самим Белинским, и с участниками кружка Н. В. Станкевича, среди которых пьеса была известна под назва­нием «Сирота». [3, c. 141]

Интересно, что осенью 1854 г., находясь в Спасском и все еще не оставив окончательно намерения доработать предвосхищающий в некотором смысле «Рудина» роман «Два поколения», Тургенев усиленно просит в письмах к П.В.Анненкову и Н. А. Некрасову выслать «очень нужный» ему (надо думать, не только как собственнику) каталог приобретенной ранее библиотеки Белинского.

Впервые полный текст произведения был опубликован Н. С. Тихонравовым в 1891 г. («Сборник Общества любителей российской словесности на 1891 год»). До этого в печати появились: пересказ отрывка 5-й картины драмы (Московский вестник. 1859. № 293. 10 дек.) И сам текст отрывка – в первоначальной редакции, с несколько иной антропонимикой (Русская старина. 1876. Т. 15. № 1).

О большой посвященности Тургенева в факты жизни критика и творческом «учете» некоторых из его дружеских признаний сви­детельствует, например, рассказ персонажа комедии «Месяц в де­ревне» – студента-разночинца Беляева – о переводе им, не знав­шим французского языка, «Монфермельской молочницы» Поль де Кока («нужда заставила»), рассказ, в котором воспроизведен сходный эпизод из биографии Белинского, им самим сообщенный писателю. Кстати, пьеса «Месяц в деревне», опубликованная за год до «Рудина» и тесно связанная с ним проблемно-идейным составом, дает возможность говорить не только о большом инте­ресе автора к Белинскому вообще, но и к Белинскому-драматургу в частности. Исследователи, отмечающие последний момент, обычно имеют в виду «Пятидесятилетнего дядюшку». Кажется, здесь не следовало бы обходить стороной и «Дмитрия Калинина». Не вдаваясь в подробности, укажем на варьирование в тургенев­ской пьесе характерного для этой драмы Белинского мотива «сиротства». Любопытно также, что в кратком предисловии к журнальной публикации «Месяца в деревне» Тургенев определил свою пьесу как «повесть в драматической форме». Авторское жанровое определение «Дмитрия Калинина», напомним, – «дра­матическая повесть».

Трудно и невозможно до конца представить себе все ходы сложноассоциативной мысли автора, всю игру его ума, все импульсы и причины, определяющие те или иные его творческие решения. Скорее всего, писателю внутренне необходим был атрибут, еще один знак Белинского, «оживление» которого имело в период создания романа особый смысл. Во-первых, потому, что само имя критика все еще оставалось под запретом. Приме­чательно «сердечное умиление» Тургенева в связи с теми страни­цами «Очерков гоголевского периода русской литературы» Чер­нышевского, где открыто и «с уважением» называлось «дорогое имя Белинского». Во-вторых, по условиям времени, личность критика стала все более и более занимать ум Тургенева, тонко почувствовавшего историческую актуальность вопроса о Бе­линском и его традициях.

Было бы, конечно, упрощением противопоставлять подходы к рассматриваемой проблеме Тургенева и его «литератур­ных друзей». В ряде существенных моментов они совпадают. Это касается, например, и вопроса о наследии и наследниках Белинского. Несмотря на известную лояльность по отношению к Чернышевскому, в целом Тургенев не был склонен видеть в авторе «Эстетических отношений искусства к действительности» преемника Белинского. Напротив, материалистические и револю­ционно-демократические основы эстетики Чернышевского были восприняты им как отход от идей Белинского, как их упрощение и вульгаризация. Отсюда заметное стремление писателя полеми­чески противопоставить «идеалиста» сороковых годов Белинского «утилитаристам» – шестидесятникам во главе с Чернышевским, стремление, начинавшее созревать именно к середине 1850-х гг., к моменту впечатляющего выхода на общественно-литературную арену новой силы в лице автора «Эстетических отношений...» и «Очерков гоголевского периода».

Исследователями уже обращалось внимание на то, что в форми­ровании идейного строя «Рудина», в «реабилитационной» переак­центировке освещения главного героя романа значительную роль сыграли конкретные обстоятельства тогдашней литературной жизни, в том числе и знакомство Тургенева – на фоне все более вырисовывавшегося раскола в «Современнике» – со знаменитой диссертацией Чернышевского, которое пришлось как раз на период создания романа.

Данное намерение было реализовано писателем в указанные и последующие годы на различных уровнях и в различных формах, включая почти открыто-декларативные: «Воистину детское и к тому же не новое, подогре­тое объяснение искусства подражанием природе не удостоилось бы от него (Белинского)ни возражения, ни внимания; а аргумент о преимуществе настоящего яблока перед написанным уже потому на него бы не подействовал, что этот пресловутый аргумент лишается всякой силы — как только мы возьмем человека сытого». Примечательно, что в процессе реализации указанных полемических намерений Тургенев станет настойчиво подчерки­вать в идейно-психологическом облике Белинского, человека сороковых годов, черты романтика, «идеалиста», натуры живой, эстетической, чуждой сухой рациональности и прямолинейного утилитаризма. Тургеневу, конечно, было известно отрицательное отношение Белинского к «романтизму» и «идеализму». Но ему было известно и то, что подобное отрицание не являлось абсолют­ным, что оно допускало дифференциацию и не исключало у кри­тика признания за ними этической ценности. Не припоминались ли Тургеневу, говорящему об «идеализме» критика, строки из письма Белинского к нему от 1/13 марта 1847 г. и не искал ли он в них поддержки своим полемическим настроениям? Ведь об «идеализме» и «романтизме» автор письма вел речь в связи с Некрасовым (взявшим в известных обстоятельствах сторону Чернышевского). Вот эти строки: «Мне теперь кажется, что он (Некрасов)действовал честно и добросовестно, основы­ваясь на объективном праве, а до понятия о другом, высшем он еще не дорос, а приобрести его не мог по причине того, что возрос в грязной положительности и никогда не был ни идеалистом, ни романтиком на наш манер. Вижу из его примера, как этот идеализм и романтизм может быть благодетелен для иных натур, предоставленных самим себе. Гадки они – этот идеализм и роман­тизм, но что за дело человеку, что ему помогло отвратительное на вкус и вонючее лекарство, даже и тогда, если, избавив его от смертельной болезни, привило к его организму другие, но у же не смертельные болезни: главное тут не то, что оно гадко, а то, что оно помогло». [5, c. 101]

Примечательно и то, наконец, что отходя от прежней, доста­точно ощутимой критики дворянского интеллигента – «идеалиста» (в «Гамлете Щигровского уезда», в «Дневнике лишнего человека» и др.), хорошо улавливая, по-видимому, возможность развенчания его «материалистами»-демократами из лагеря Чернышевского, Тургенев начинает метить «лишнего человека» высокой метой Белинского и Станкевича. Так, образ Якова Пасынкова – прямого предшественника Рудина – вобрал в себя, по наблюдению иссле­дователей, множество черт внешнего и внутреннего облика Белин­ского. Сам Рудин, как отмечалось выше, также освещен благо­родным светом Белинского.

Конечно, все это было только приступом к тому напряженному полемическому диалогу, который поведут Тургенев и Чернышев­ский несколько позже. Но пока еще намерения подспудны, логика вещей не вполне ясна, и сам факт «воскрешения» Белинского по душе обеим сторонам, благосклонно отзывающимся друг о друге. Пройдет немного времени, и положение дел очень изменится. Чернышевский и Добролюбов заметят указанные полемические намерения писателя и в ответ на них решительно разведут «людей рудинского закала» с Белинским. «Белинский был передовой из передовых, дальше его не пошел ни один из его сверстников, и там, где расхватано в несколько месяцев 12 000 экземпляров Белинского, Рудиным просто делать нечего». [5, c. 102]

Таким образом, Тургенев сумел в своих воспоминаниях проникнуть в суть характера Белинского как человека и как общественного деятеля. И это свое обретенное понимание использовал при создании художественных образов в своих произведениях там где считал необходимым представить определенную черту характера, которая по его мнению присутствовала в характере Белинского.

Возможности изучения мемуарного творчества И. С. Тургенева.

Мемуарное творчество писателя не входит в перечень обязательных произведений, изучаемых на занятиях русского языка. Однако оставить без внимания этот пласт в творчестве писателя нельзя. Мемуары Тургенева могут присутствовать также в процессе изучения творчества Белинского, Гоголя, Герцена в качестве иллюстрационно-художественного материала, позволяющего глубже проникнуть в сущность личности и творчества выше названных писателей. Особенно при изучении творчества Белинского. Само по себе знакомство с Белинским представляет определенную сложность, так как до этого обучающиеся знакомились с художественным творчеством и впервые им предстоит изучать критические статьи, которые раньше выступали только как дополнение к литературному материалу. И часть мемуарного произведения Тургенева «Воспоминания о Белинском» помогут разнообразить занятия и внесут необходимую эмоциональную составляющую. Почти с той же целью части литературных и житейских воспоминаний Тургенева можно использовать на обобщающих занятиях, посвященных изучению литературной обстановки 60-70 годов 19 века. И конечно на обобщающем занятии посвященному самого Тургенева, когда наряду с его письмами друзьям и литературным соратникам и противникам, к любимой женщине Полине Виардо должны звучать и строки его воспоминаний.

Этот материал доступен и понятен обучающимся, хорошо владеющим русским языком, представляет как исторический, как и литературоведческий интерес и таким образом полностью соответствует критериям отбора литературных произведений. Это занятие можно провести как в традиционной форме, как урок изучения нового материала, так и в форме урока-диспута, урока литературного суда, возможны элементы театрализованного представления и т. п. Возможности здесь достаточно широкие. Главное, чтобы обучающиеся осознали литературные особенности и ценность этого произведения писателя.

Кроме того, данный материал можно использовать на дополнительных занятиях по русскому языку. Изучение мемуаров XIX века достойная тема для изучения. И мемуары Тургенева здесь займут достойное место (Герцен, Аксаков и др.).

Рассмотрим, каким именно образом «Литературные и житейские воспоминания» И. С. Тургенева могут быть проанализированы и использованы в процессе преподавания. Все материалы, составляющие книгу могут быть условно поделены на две части: воспоминания: рисующие обстановку в литературно общественной жизни конца 60-х начала 70-х годов XIX века и воспоминания, относящиеся к выдающимся личностям этого периода. Такое деление, несомненно условное, так как и первой части значимая для общественной жизни личности несомненно присутствует. Однако во второй группе воспоминаний, которые посвящены отдельным личностям, для Тургенева, главное не только и не столько хронологическое описание фактов и событий, но попытка с помощью такого описания понять человеческую и творческую сущность, описываемых персонажей.

Основную часть книги, несомненно, занимают «Воспоминания о Белинском». Курсантам будет интересно узнать, что «Неистовый Виссарион», как его называли современники, оказывается, начинал с написания стихов. Это разбивает однообразное представление о Белинском, как о жестком и бескомпромиссном критике. В воспоминаниях Тургенева он предстает тонким ранимым человеком, болезненной внешности. Особо Тургенев подчеркивает правдивость и честность, свойство сомневаться во всем. [16, c. 162] Тургенев подробно описывает, как Белинский принимал решение, мучаясь и сомневаясь, прежде чем придти к верному, Тургенев отмечает его искренность и трудолюбие. (Сведения были не обширны; он знал мало, и в этом нет ничего удивительного. В отсутствии трудолюбия, в лени даже враги не обвиняли его; но бедность, окружавшая его сызмала, плохое воспитание, несчастные обстоятельства, ранние болезни, а потом необходимость спешной работы из-за куска хлеба, все это вместе помешало Белинскому приобрести правильные познания, хотя, например, русскую литературу, ее историю он изучил основательно.)

На основе «Воспоминаний о Белинском» Тургенева можно подготовить интересное и содержательное занятие по знакомству с личностью Белинского. Обучающимся можно дать задание подготовить сообщение об особенностях характера, о внешности и т. п. по материалам мемуаров Тургенева. Особенно выигрышно тургеневские строки будут звучать в сопровождении компьютерной презентации, в которой должны быть представлены фотодокументы из жизни Белинского.

При изучении Гоголя возможности использования мемуаров Тургенева не так широки, так как сами записки о Гоголе достаточно фрагментарны. Однако, важно сформировать у курсантов представление о едином периоде русской литературы, о преемственности. Для решения этой задачи фрагменты воспоминаний Тургенева могут быть включены во вступительное слово преподавателя, при знакомстве с биографией писателя.

Таким образом, мы показали, что мемуарное произведение Тургенева «Литературные и житейские воспоминания» можно и нужно использовать на занятиях по русскому языку.

Заключение.

Тургенев стоял в центре общественного, умственного и лите­ратурного движения своего времени. Он не был политическим бор­цом, как Герцен или Чернышевский, но, откликаясь своими произ­ведениями на все существенное и актуальное в русской жизни, в большей мере, чем многие другие видные писатели, его современ­ники, участвовал в общественной борьбе сороковых — семидесятых годов. По справедливому замечанию Анненкова, он занимался «ху­дожнической пропагандой» борьбы против крепостного права, а за­тем против крепостнической реакции. Имя Тургенева, несмотря на все его разногласия с революционными демократами, связано с передовыми течениями его времени, с Журналом «Современник», с газетами-«Колокол» и «Вперед!», с прогрессивными литературны­ми кругами на Западе. Все это, естественно, сделало Тургенева предметом внимания многих его современников в России и за ру­бежом, что нашло свое отражение и в мемуарной о нем литера­туре.

Источник огромного, в масштабе Европы и Америки, резонанса, который имела жизнь Тургенева, заключен также и в самой инди­видуальности писателя, воплотившейся и в творчестве. Современни­ков привлекали в Тургеневе прежде всего талантливость, разносто­ронность его личности.

Вся моя биография в моих сочинениях»,— сказал однажды Тур­генев. «И. С. Тургенев принадлежал к поколению, которое пережило едва ли не более значительное изменение в русском обществе,' чем все предыдущие, — писал П, Л. Лавров в своей статье «И. С. Тур­генев и развитие русского общества». — ...В последние полвека все элементы мысли и жизни общества в России подверглись самым коренным потрясениям...»

Важные процессы происходили в эту пору в русской и миро­вой литературе. Время Тургенева – это время перехода от роман­тизма к реализму, утверждения и расцвета реализма. Русская ли­тература становится делом национальной важности, поборником прогресса, обличителем реакции и обскурантизма. Теперь каждый крупный писатель вызывает к себе интерес и внимание об­щества.

Мемуары Тургенева – почти единственный источник, знакомя­щий нас с отдельными периодами его жизни.

Воспоминания Тургенева характеризуют его и как художника, раскрывают особенности его писательского труда, освещают творче­скую историю многих произведений, оценку их современной крити­кой и различными читательскими кругами. Эти мемуары и приведен­ные в них авторские признания, на которые Тургенев не скупился, воспроизводят его писательский облик. Разумеется, определяют наши представления о писателе его произведения, комментариями к ним.

Редко кто из мемуаристов, современников писателя, не пытался понять, в чем тайна тургеневского лиризма, психологических загадок, на которых строится захватывающая драматургия его рассказов и повестей, романов и пьес. Этот феномен творчества занимал Некрасо­ва и С. Т. Аксакова, Достоевского, Герцена и Чернышевского, Теодо­ра Шторма и Генри Джеймса, Мопассана и Альфонса Доде.

По словам А. И. Эртеля, Тургенев,— перед которым его младший современник преклонялся,— относился к той части избранных истори­ческих личностей, которая «вмещает в себя провиденциальное назначение это в истинном смысле интеллигенция»

В «Литературных и житейских воспоминаниях» Тургенев, следуя отчасти «Былому и думам» Герцена, решил рассказать о том сравнительно недавнем прошлом, очевидцев которого осталось совсем немного и которое, как тогда многим казалось, в свете проблем современности выглядело незначительным и никак не отзывается в современности.

Удалось ли ему выполнить свое намерение достаточно убедительно?

Многие из современников Тургенева тогда упрекали его в стремлении «переписать» по-своему историю литературно-общественной жизни в России 1830-1850 годов. Это не совсем верно. При всей субъективности его заметок о Белинском, Гоголе, при наличии многочисленных умолчаний Тургенева о действительно важных эпизодах его воспоминаний остаются ценным свидетелем той эпохи. Они позволяют нам теперь живо почувствовать обстановку николаевского межвременья, когда его жертвы – русские мыслящие люди – искали новые пути в искусстве, задыхались под гнетом цензуры и всеобщего сыска, выдвигали соображения, без которых был бы невозможен бурный расцвет общественного движения 60-х годов.

Литературно-критические статьи, рецензии, речи и воспоминания Тургенева позволяют более объективно представить облик этого многогранного, сложного и противоречивого художника, внесшего столь огромный вклад в развитие русской литературы и в целом русской общественной мысли.

Список использованной литературы.

Ашевский С. Тургенев и Белинский//Образование.-1901.- № 3. -С.11.

Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13-ти тт. М., Гослитиздат. - Т. 8.- 1956.- 456 с.

Белинский В. Г.Полн. собр. соч. / Под ред. и с примеч. С. А. Венгерова. СПб., -1900.- Т. 1.

Бродский Н. Л. Белинский и Тургенев.

Добролюбов Н. А. Собрание сочинений в 9 томах. Л., Наука. -Т. 6.-1963.- 502 с.

Лебедев. Ю. В. Тургенев. М., Молодая гвардия, -1990.- 654с.

Первое собрание писем И. С. Тургенева. СПб., -1884.

Письма к П. В. Анненкову И. С. Тургенева, «Русское Обозрение», -1894. -№ 3.- С. 21-22

Стасюлевич и его современники в их переписке /Под. ред.М. К. Лемке, Т 3. -СПб.- 1912.

Толстой и Тургенев, Переписка, 1928. - С. 21

Тургенев И. Литературные и житейские воспоминания. /Под ред. А. Островского. Л., Издательство писателей. 1934. -142 с.

Тургенев И. С. Вопросы биографии и творчества. Л., Наука. 1990. -453с.

Тургенев И.С. Материалы и исследования. Сборник. /Под ред. Н. Л. Бродского. Орел,- 1940. - 436с.

Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В тридцати томах. Сочинения в двенадцати томах. 2-е изд., испр. и доп. М., Наука. -Т. 6.-1981.

Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Сочинения в 12 томах. М., - Наука. Т.11.- 1986.

Тургенев И. С. Статьи и воспоминания. Сост. А. Д. Шавкута. М., Современник. - 1981. – С. 160

Код для цитирования: Скопировать