IX Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2017
СОБАКОВОДСТВО У КОРЯКОВ В XIX-XX ВВ.
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
При раскопках древней стоянки в долине реки Камчатки, на берегу Ушковского озера, археологами было обнаружено захоронение собаки, сделанное примерно 10-11 тысяч лет назад1. Более древних погребений собак в мире не существует. Вероятно, именно камчатская собака одной из первых была одомашнена человеком. Вначале она помогала людям на охоте, затем ее приучили волоком перетаскивать грузы, а 1,5-2 тысячи лет назад запрягли в сани - на археологических стоянках этого времени ученые находят остатки костяных полозьев и другие части нарт2.
С конца XIX века началось активное исследование полярных районов. Экспедициям понадобились выносливые, быстрые, неприхотливые к пище и содержанию, доброжелательные и умные ездовые. И камчатские собаки отправлялись покорять льды Арктики и Антарктики (к сожалению, ни одна из них не была возвращена на полуостров). Во времена «золотой лихорадки» сотни прекрасных упряжных собак были вывезены с Камчатки на Аляску. Тоже безвозвратно, но они хотя бы не были потеряны в истории: оценив их резвость, американцы начали использовать камчатских псов не только для освоения северных территорий, но и в спортивных гонках. В старых аляскинских газетах, обязательно можно встретить фотографии легендарных спортивных упряжек, вожаками которых были собаки, привезенные с Камчатки.
Несмотря на постоянный вывоз, собак на полуострове, даже в середине XX века, оставалось еще довольно много - около 50 000. И они, как и прежде, в буквальном смысле, тащили на себе Камчатку, осуществляя связь между 150 населенными пунктами. Перевозили почту, продукты, лекарства, пассажиров. И, по традиции, ни один зимний праздник не обходился без гонок на собаках. Даже приход на север техники - снегоходов, вездеходов, вертолетов - не оставил собак без работы1.
Мы можем лишь представить, как выглядела камчатская собака несколько тысячелетий назад. А вот какими были упряжные псы в XVIII-XIX веках, знаем точно. Рассказы об этих собаках оставили все исследователи Камчатки. Целую главу посвятил собачьим упряжкам Степан Крашенинников в своей работе «Описание земли Камчатки», называя езду на собаках уникальным изобретением камчатских жителей. Он очень подробно рассказал, каким образом запрягали собак в нарту 300 лет назад, как управляли, чем кормили. Тогда ездовые псы были единственным надежным видом зимнего транспорта. Оленьи упряжки, хоть и превосходили собак в скорости, но требовали специального ухода, нуждались в частом отдыхе и подкормке, гибли в случае длительной непогоды. Поэтому ездовые собаки очень ценились. Стоимость хорошей упряжки была высока и сопоставима с годовым жалованьем казака, а порой превышала ее, доходя до 60-ти рублей за четырех собак2.
Собачья упряжка перевозит вверх по реке (По Крашенинникову, 1994).
Интересно, что и через 200 лет после Крашенинникова цена упряжной собаки оставалась очень велика. Об этом говорит в книге «Моя Камчатка» митрополит Нестор: стоимость одной рабочей собаки варьировалась от 50 до 150 рублей, сам же Нестор (тогда иеромонах) получал 40 рублей в месяц. Такая цена ездовых была вполне оправдана. Без собачьих упряжек жизнь на Камчатке казалась немыслимой, как сейчас нельзя представить себе города без общественного транспорта. Имелась даже определенная такса за пассажирский проезд на нартах - 6 копеек с версты. А наиболее обеспеченные люди путешествовали с комфортом: в закрытых возках с коврами и печкой, в такой возок впрягалось несколько десятков ездовых псов. Работали собаки не только зимой, но и в бесснежный период - словно бурлаки тащили они груженые лодки вверх по течению рек.
Ездовая собака прочно вошла в быт, в религию, предания аборигенов Камчатки. Ительменские мифы рассказывают, что, когда бог Кутх ездил на собаках, образовывались горы и долины. А когда собака Козей из упряжки горного духа Туйлы отряхивалась, происходили землетрясения1.
Целая глава знаменитой монографии «Коряки. Материальная культура и социальная организация» В. И. Иохельсона посвящена собаководству у коряков (с. 73-83). Он рассматривает такие важные аспекты собаководства, как обращение коряков с собаками, использование собак в хозяйстве (с.81-82), собачья упряжь (с.74-75), способы запряжки собак в нарту, виды нарт (с.76-78) и пр.2
Г. В. Стеллер в «Описании земли Камчатки» рассказывает о том, как кормили, воспитывали собак, как ухаживали за ними коряки3.
Собаки часто приносились в жертву во время исполнения языческих обрядов, а их кровь и шкура использовали при лечении кожных заболеваний. Так что камчатские жители не могли представить своего существования без собак или, как их ласково все называли, собачек. Описание обрядов, связанных с этими фактами, мы встречаем у В. В. Горбачевой в ее монографии «Обряды и праздники коряков»4.
В монографии С. Н. Стебницкого «Очерки этнографии коряков» четвертый параграф второй главы «Хозяйство и экономические отношения приморских коряков» посвящен собаководству и езде на собаках. Здесь имеются данные не только о собачьих упряжках, но и о том, как воспитывали собак, ухаживали за ним, чем кормили, для того, чтобы они были сильными и умными5.
Сведения о собаках в начале XX века на Камчатке мы находим у Е. П. Орловой в ее монографии «Ительмены», где также содержатся ценные фотографии из коллекций Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого, на которых изображены собачьи упряжки6.
В целом же, обзор источников и литературы свидетельствует о большом интересе исследователей к собаководству коряков. Но, данные эти фрагментарны, рассеяны в различных этнографических описаниях. Отдельного издания, посвященной проблеме собаководства у коряков, как собственно и у других народов Севера Дальнего Востока нет. Являясь представителем исследуемого народа и проживая на территории Северо-эвенского района, автору приходилось наблюдать определенные традиции, связанные с собаководством у коряков. Кроме этого, жители Северо-Эвенска – коряки – также принимали участие в опросе о разведении и воспитании собак.
В связи с этим, объектом нашего исследования является история одного из коренных народов Севера Дальнего Востока России – коряков.
Предмет исследования составляет собаководство коряков, как один из видов хозяйственной деятельности в XIX-XX вв.
Цель исследования – реконструкция собаководства коряков как культурно-исторического явления на основе этнографических источников и личных наблюдений и его ретроспективный анализ.
Поставленная цель определила следующие задачи:
1. Анализ этнографической и исторической литературы, посвященной собаководству коряков в XIX-XX вв.
2. Определение направлений использования собак в жизнеобеспечении коряков.
3. Определение места и роли собаководства в хозяйстве коряков Камчатки в XIX-XX вв.
Географические рамки исследования ограничены регионом Севера Дальнего Востока России и включают территорию полуострова Камчатки и Магаданской области.
Методика исследования включала анализ этнографических и археологических материалов, методы сравнительного анализа и интерпретации.
Базу исследования составили этнографические описания В. И. Иохельсона, Е.П. Орловой, С.Н. Стебницкого, С.П. Крашенинникова, Г. В. Стеллера и др., а также личные наблюдения
Научная новизна исследования определяется ведением в научный оборот систематизированных данных о собаководстве коряков в исследуемый период.
Практическая значимость исследования заключатся в возможности использования материалов научной работы в обобщающих работах по древнейшей истории Дальнего Востока России, в лекционных курсах при изучении истории региона, спецкурсах. Некоторые выводы могут быть полезны для этнографов, историков, занимающихся проблемами истории Дальнего Востока России.
Коряки - коренное население Севера Дальнего Востока России (единого самоназвания не имели; групповые самоназвания - чавчыв, чав'чу, «оленевод»; иымылгыи, «местный житель»; нымылг-аремку, «кочующий житель» и др.), сегодня проживают в Корякском автономном округе Камчатской области, в Чукотском автономном округе и в Северо-Эвенском районе Магаданской области1.
Основу хозяйства оседлых коряков составляло рыболовство (карагинцы, алюторцы, паланцы), морской зверобойный промысел (пенжинцы, апукинцы). В начале XX в. охотой на морских животных занимались 63 % хозяйств коряков. В отличие от пушной охоты, которая до прихода русских большого значения не имела, коряки охотились на медведя, горного барана, диких оленей. Специфика проведения промысла, прибрежный лов рыбы и добыча морских животных, определяла характер расселения. Поселки береговых коряков располагались по берегам рек, чаще в устьях и на морском побережье.
Особенностью культуры коряков были разнообразные средства передвижения по воде, имеющие много общего с чукотскими и эскимосскими, а также упряжное собаководство, которое многие исследователи выделяют в отдельный вид хозяйственной деятельности2.
Анализ этнографических источников и личные наблюдения показали, что основными условиями содержания собак были кормление, уход и их воспитание.
Кормление собак
Северная ездовая собака — животное плотоядное и ей необходима была та же пища, что и человеку. Это было удобно тем, что добывать и запасать пищу для людей и домашних животных можно в одно и то же время и в одном и том же месте. С другой стороны, необходимы были обильные запасы животной пищи, поэтому собаководство стало возможно только около морских берегов и рек, богатых рыбой. Кроме того, собаководство требовало оседлого образа жизни, так как необходимы большие запасы животной пищи на зиму, когда морской охотничий промысел прекращался.
Кормление собак (По В.И. Иохельсону, 1997).
Главную пищу северных собак составляла рыба, которая у морских берегов вылавливалась в огромных количествах и заготавливалась на зиму. Известно, что корякские собаки предпочитали рыбу всякой другой пище. Ловили коряки главным образом кету, которая и служила основной пищей собак.Кета, высушенная на солнце (юкола), скармливалась собакам в дороге сухой, причем в пищу собакам шли и кости, высушенные с остатками мяса на них.
По нашим данным до 1970-х годов строили холодные хранилища рыбы, основанием которых являлся ледник вечной мерзлоты. Сегодня ледовые хранилища не используются. На сегодняшний момент основой заготовленного корма являются кости, остающиеся после пластания кеты. Юкола кеты практически никогда не достается собакам. Горбуша как менее ценная рыба засушивается распластанной. В 1970-80-х годах в прибрежных поселках в больших количествах заготавливалась сельдь.
Дома их кормили жидкой похлебкой из костей и голов кеты, сушеного уйка и других остатков рыбы, сваренной в чугунном котле; иногда туда добавляли куски нерпичьего жира. Готовая похлебка охлаждалась переливанием в ведра, деревянные или из нерпичьей кожи, которые женщины выносили из дома. Так как собачья пища приготовлялась из частей рыбы, летом и осенью быстро портящихся, то при ее варке сильное зловоние наполняло жилище.
Кормили собак вне дома. Драки между собаками во время еды были редки, потому что они хорошо знали, что зачинщик драки получит удар по голове от кого-нибудь из женщин или детей, наблюдающих за кормлением. Но если подходила собака из другого дома, ее отгоняли. Новоприобретенную собаку подводили к колоде и сторожили, чтобы старые собаки ее не тронули. Через два или три дня собаки признавали ее право делить с ними еду.
Интересно, что коряки, чукчи, камчадалы, юкагиры, северные якуты кормили собак на улице. Эскимосы не пускали собак в дом, но собаки находились в коридорах, ведущих в зимнее помещение. Эскимосские женщины заботились о щенятах, как о детях, и носили их в своих кухлянках,а центральные эскимосы позволяли молодым собакам лежать на постелях, а зимой подвешивали их над лампами на кусках кожи1.
Летом коряки, как правило, собак не кормили. Их отпускали, и они сам добывали себе рыбу, которая в это время года доставалось им легко. Когда начинался ход рыбы, собаки либо ели рыбу, выбросившуюся из воды, либо сами ловили в воде1.
По нашим данным ездовых собак и в 1970-х кормили круглый год. Сегодня собака, имеющая хозяев, кормится круглый год.
Летом собаки также ели и растительную пищу – ягоды - голубику, морошку, плоды шиповника. Возможно, эти ягоды служили, скорее, слабительным в случаях неправильного пищеварения от переполнения желудка, чем пищей. Часто собаки ели траву как рвотное средство. После того как собака разжует и проглотит достаточное количество травы, ее рвало. В. И. Иохельсон писал: «…за лето собаки жирели и к осени делались упитанными и красивыми. Осенью трудно было узнать собаку, которую видел весной. После всех зимних трудов и лишений вид у нее угрюмый. Она становилась так худа, что все кости видны сквозь кожу, движения ее медленны, и вылинявшая шерсть висит клочьями». В это время собака была подвержена различным болезням, иногда заразного характера. Когда собачьего корма не хватало до весны, собакам приходилось голодать2.
Весной, когда езда на собаках становилась невозможной, нарту подвешивали под настилом балагана, чтобы она не намокала от летних дождей. Собак отпускали на волю и переставали кормить. До начала рыбной ловли собаки должны были довольствоваться охотой на мышей, сурков и других зверьков тундры. Когда рыба начинала подниматься по рекам для метания икры, собаки ловили ее на мелких местах рек и на морском берегу во время отлива. Когда рыбы было очень много, они ели только головы и оставляли все туловище.
Когда реки замерзали, а земля покрывалась снегом, собак ловили и привязывали к столбам под балаганами. В конце лета собаки, предпринимавшие далекие прогулки с целью охоты, добровольно возвращались к жилью своего хозяина. В первые дни их кормили мало, чтобы с них сошел лишний жир. Если предполагалась дальняя поездка, их совсем не кормили дня два-три. В пути им давали только сухой корм, делающий их легкими на ходу. Кормили их только вечером на стоянке. Обычно каждая собака получала пластину кетовой юколы. Позднее, днем во время передышек, им бросали куски рыбы. Каюр выходил вперед и становился перед упряжкой, держа в руках 4-5 штук юколы (в зависимости от собак в упряжке). Он отрезал куски юколы и кидал собакам. Кидать надо было очень ловко, чтобы каждая собака могла поймать свою порцию на лету, иначе более проворная соседка съедала двойную порцию. Кроме дневной порции, собаки получали еще по одной юколе или ее половине вечером, когда каюр останавливался на ночевку. Этой довольно скудной пищи им хватало. Если собак кормить в дороге слишком много, они будут медленно бежать и быстрее утомятся. В дороге, когда им давался сухой корм, собаки ели снег, чтобы утолить жажду1.
Когда собаки находились дома, их кормили специально для них приготовленной похлебкой или супом из кусков рыбы, преимущественно «кислой», остатков мяса, приправленных мукой. Эту еду варили в специальных ведрах и котлах.
Когда похлебка была готовой, ее разливали в длинное деревянное корыто, выдолбленное из целого ствола дерева. Сначала подпускали суку с щенятами, затем ездовых собак. Собаки одной упряжки ни за что не подпускали чужую собаку. Они знали друг друга хорошо и не сразу признавали нового товарища, которого хозяин выменивал у кого-нибудь из каюров. Во время кормежки они бросались на новую собаку, и первое время ее приходилось кормить отдельно или стоять возле нее, пока она ела, и отгонять других собак. Но на третий-четвертый день упряжка признавала новичка и подпускала его к корыту.
Весной, когда начинался промысел морского зверя, собак кормили нерпичьим и лахтачьим жиром. Этот корм для них был очень полезным, т.к. от него они становились бодрыми и резвыми.
Для корма собак употреблялась еще рыба худших по сравнению с лососем сортов, например камбала, но вообще, известно, что на корм собакам уходило много ценной рыбы.
В пищу для людей каждое поселение заготавливало полторы-две тысячи штук юколы (вяленой кеты или горбуши). Не меньше юколы заготавливали и на корм собакам. На Камчатке в начале века неоднократно ставился вопрос о замене юколы другим собачьим кормом – не таким дорогим. Однако опыты замены корма не дали хороших результатов. Стоило перевести собак с лососевой юколы на камбалу или на какой-нибудь другой корм, собаки начинали болеть и даже гибнуть.
Время от времени, особенно весной, среди собак распространялись эпидемии. Исследователям сложно объяснить их причины, но тоже самое наблюдалось и у лисиц. Известно, что на Камчатке довольно частое явление – бешеные лисицы. Говорили, что лиса заболевала после того, как ела кедровые орехи. Бешеные лисы не боялись человека и бегали днем и ночью. Нередко больные лисы прибегали в поселок. Известен факт, когда в 1928 году в Кичиге бешеная лисица среди дня с разбегу бросилась прямо в окно землянки заведующего факторией, едва не разбив стекло.
Возможно, что болезни собак возникали в результате кормежки кислой рыбой. Одним из способов заготовки рыбы именно на корм собакам являлось устройство так называемых «кислых» ям. Способ этот заключался в следующем: выловленную рыбу сваливали в глубокую яму, вырытую на берегу реки недалеко от места лова. Иногда яму выстилали циновками. Яму наполняли до краев рыбой, прикрывали циновками и засыпали не очень толстым слоем земли. В середину бугорка, образующегося над ямой, втыкали кол, чтобы зимой, когда все заносило снегом, легче было найти яму. В яме рыба подгнивала и превращалась в сплошную серую массу. Запах, исходящий от кислых ям был так силен, что к такой яме невозможно было подойти на несколько десятков метров. Как правило, такая кислая рыба служила кормом для собак, но иногда «кислые головки» ели и люди, считая их даже лакомством. Когда среди зимы в поселок привозили целую нарту кислой рыбы, все в поселке пропитывалось тяжелым резким запахом. А на следующий день после того, как все наедались «кислых головок», ни к кому подойти было невозможно. В «кислом» виде ели не только рыбу, но и лахтачье мясо.
До организации рыболовецких артелей обычно каждый хозяин заготавливал 3-4 «кислые» ямы. Всю рыбу в виде юколы заготовить было невозможно и летом рыболовы не спали по несколько ночей подряд, чтобы успеть заготовить необходимое количество рыбы в виде юколы. Заготовить же «кислую рыбу» было очень просто. Если для собак не хватало корма из юколы, то всегда, в особенности, когда упряжка находилась дома, можно было воспользоваться рыбой из ямы. «Кислая рыба» постоянно употреблялась как приправа в собачью похлебку1.
В целом, заготовка корма и кормление собак у коряков являлись важным видом хозяйственной деятельности, требующей специальных навыков и знаний, необходимых для добычи и распределения пищи.
Уход за собакой и ее воспитание у коряков
Практически все северные собаководы верили, что собаки играли определенную роль в мире умерших. Юкагиры, коряки, чукчи и камчадалы считали, что собаки оберегают вход в страну теней. Входящим приходилось подкупать собак, и очень плохо принимали собаки тех из умерших, кто при жизни мучил собак. Возможно, поэтому коряки, воспитывая собак, старались учить их больше лаской и добрым словом, чем палкой.
Приморские коряки строили возле дома довольно просторные закуты для защиты собак во время пурги. Закуты делали бревенчатые, с двухскатной крышей, покрытой берестой, чтобы снег зимою и дождь летом не проходили сквозь щели. В глубину это были конуры от метра до двух, высотой почти метр и предназначались в основном для матерей с щенятами. В корякском зимнем доме ввиду его особого устройства было трудно держать щенков, а потому их туда не брали, несмотря на большую заботу приморских коряков о своих собаках.
В задней части собачьей конуры девушки устраивали ложе из сухой травы для собаки и ее детенышей; для нее же варилась особо питательная пища, которую девочки и даже взрослые девушки ползком вносили в конуру. Они наблюдали, чтобы собаки грели, кормили и не обижали щенков. Часто собаки, в особенности при первом помете, не выказывали привязанности к щенкам и склонны были бросать их. Когда щенки вырастали, девушки учили их есть похлебку и мелко накрошенную рыбу.
Когда мать уже не могла покрыть своим телом выросших щенков или когда она начинала уходить из конуры, щенки грели друг друга, сбиваясь в кучу, причем каждый старался попасть в середину. В большие холода они лежали так целыми днями, кроме времени кормежки, и пищали от холода. Щенки очень пугливы. В конце второго месяца в солнечные дни они осмеливались перелезать через порог посмотреть на дневной свет, но при малейшем приближении человека или взрослой собаки они бежали назад домой. Пороги делали специально, чтобы маленькие щенята не могли выползать из конуры.
По данным В. И. Иохельсона (1997) все собаководы Восточной Сибири между Леной и Беринговым морем, очень высоко ценили сук. Они слабее самцов, но превосходили их в усердии и выполняли свои обязанности серьезнее и старательнее. Кроме того, они часто оказывались лучшими вожаками, чем самцы. Очень часто суку запрягали в первые пары, чтобы заставить самцов стараться ее догнать и, таким образом, лучше натягивать свои постромки. На беременность собак особого внимания не обращали и запрягали их до самых родов, но очень часто женщины следили за ними и не позволяли их трогать. Если собаке случалось ощениться в пути далеко от жилья, щенята были обречены на гибель. Однажды во время поездки В. И. Иохельсона из с. Каменского к оленным корякам одна собака из нарты, везшей кладь, ощенилась ночью в снегу. Был жестокий мороз и ветер, и она выкопала в снегу ямку и там легла на своих щенков, дрожа от холода. Утром, после того как все напились чая у огня и собрались в путь, хозяин снял ее со щенков и запряг вместе с другими собаками в свою нарту, а щенки остались в ледяной ямке; снег, растаявший от тепла матери, замерз, и двое из щенят, едва двигавшиеся, скоро замерзли; двое других были уже мертвы. Несчастная собака сначала немного отставала от других собак, но вскоре пошла наравне с ними.
Если собака заболевала в дороге так, что не могла больше бежать, ее отпрягали и оставляли одну. Но иногда, любимых собак, лапы которых были изрезаны обледеневшим снегом так, что они не могли бежать, сажали на нарту до следующей остановки.
Если собаку плохо кормили зимой, и она была очень худой весной, то линька наступала поздно и проходила медленно, и только поздно летом, в июле или даже в августе, собака сбрасывала старую, грязную и полинялую шерсть. Жирная собака начинала линять в апреле и в июне уже обрастала новой шерстью. Щенки, родившиеся осенью, также линяли поздно, тогда как родившиеся весной или даже в конце зимы в первое лето не линяли совсем. Осенью все собаки покрыты густой, длинной, мягкой и блестящей шерстью. Зимой волос делался длинным и жестким, но тонкий пушистый подшерсток, главная защита собаки от холода и ветра, становился гуще. Осенью мех темнел, а у светлых собак — белел. За зиму он выгорал, и к весне темные собаки становились рыжеватыми или серыми, а светлые желтели.
Самцов кастрировали, чтобы сделать их спокойнее и чтобы они сохраняли жир, несмотря на тяжелый труд. Некастрированные самцы быстро худели. Обычно кастрировали годовалых собак. Потомство получалось от самцов в возрасте чаще всего шести-семи месяцев, т. е. не достигших еще половой зрелости и не обладающих полной силой. По мнению В. И. Иохельсона (1997) это плохо сказывалось на породе. Некоторые владельцы оставляли лучших собак до двух-трех лет некастрированными и пользовались ими как производителями для улучшения породы.
Кастрация производилась простым ножом. Два человека крепко держали собаку, положенную на спину, а третий вскрывал мошонку и вынимал яички, отделяя их от семенных протоков. Чтобы остановить кровотечение, мошонку наполняли снегом. Обычно операцию делали в холодный зимний день, что считалось лучшим для благоприятного исхода. Чаще всего собаки переносили операцию хорошо, рана скоро заживала. Очень редко собаки умирали от потери крови. Иногда кастрированным собакам не позволяли ложиться и даже проводили эту операцию во время короткой остановки в пути, после чего запрягали и гнали. По мнению этих «хирургов», собаки, таким образом, закалялись и хорошо переносили операцию. После операции собаки они теряли свою живость и игривость, становились угрюмыми, равнодушными к своим товарищам, боялись людей и привязаны были исключительно к колоде, из которой их кормили1.
Что касается воспитания, то у Г. В. Стеллера мы находим следующий способ выращивания щенков и приручения их к езде: «Когда глаза у щенков открылись, их помещали вместе с матерью в глубокую яму, где они не могли видеть ни людей, ни животных и где их кормили. Затем их отнимали от матери и помещали в другую канаву. Когда они достигали шестимесячного возраста, их запрягали в нарту с уже прирученными собаками и проезжали на упряжке небольшое расстояние»1.
Собак часто вынимали из ямы, чтобы приучить к упряжке. Только после того, как они проезжали большое расстояние и привыкали к тому, что их впрягают в нарту каждый раз, как вынимают из ямы, их привязывали с другими собаками к столбам под сараем. Коряки начинали объезжать щенков с шестимесячного возраста. Сначала их сажали на привязь. Привыкшие к свободе, они страшно рвались, выли и визжали; и приходили в восторг, когда их запрягали в нарты.
По С. Н. Стебницкому дрессировка собак не было сложным делом. Кормили и ухаживали за щенками дети. Когда щенята подрастали, достигнув 3-4 месячного возраста, дети сами приучали их ходить в упряжке. Дети делали маленькие алыки и запрягали щенят в водовозные салазки, ничем не отличавшиеся от нарт, используемых оленеводами для перевозки шестов яранги во время кочевок. У приморских коряков такие салазки служили для подвоза воды, связок юколы из балагана, а дети катались на них с гор и катались на щенятах.
По нашим данным особенную роль собака играла в воспитании детей. У оленных коряков, человеку от рождения полагалось иметь оленя. А вот собака доставалась не всем. В основном мальчикам, и то лишь с пяти семи лет. Ребенок получал щенка, как правило, кобеля, и был ее полноправным хозяином. На обращении с ней воспитывался и ребенок. Бить собаку запрещалось, за редким исключением. По развитию питомца определялся и потенциал ребенка. Старики говорят «у умного мужчины глупая собака не вырастет». Плохим знаком было, если без видимых причин погибал щенок. Ребенок после такого случая подвергался обряду очищения. Агрессивные и неуправляемые собаки шли на убой, а хозяин такого пса лишался права заводить новую. В этом прослеживается взаимосвязь темпераментов хозяина и собаки.
Когда собаке исполнялся год (или около того), ее начинали запрягать для более или менее далеких поездок2. Щенят, родившихся весной или летом, объезжали с наступлением зимы, а родившихся осенью или зимой не объезжали до конца зимы или весны и не брали в поездку до следующей осени. Позднее, зимой, смирных не вороватых собак оставляли на свободе. Только накануне поездки их привязывали, чтобы сохранить их силы, и чтобы они были бодры и выносливы на следующий день. Собак, которые грызли ремни, портили кожаные сумки и одежду, крали провизию, держали всю зиму на привязи1.
Дома ездовых собак также держали на привязи: в снег втыкали несколько длинных шестов, соединенных сверху ремнями. От ремней вниз свешивались цепи, на каждой из которых сидела собака.
Собак старались привязывать не слишком быстро друг от друга. Между двумя шестами, установленными на расстоянии около 2 м, привязывали не больше двух собак, иначе малейший повод мог вызвать всеобщую драку. Рядом старались привязывать таких собак, у которых между собой хорошие отношения: двух щенков одного помета или собак, ходящих давно в одной упряжке. Ездовые собаки находились на привязи независимо от погоды. Во время пурги их совсем заносило снегом. Когда пурга заканчивалась, собаки сами откапывались из-под снега2.
На Камчатке считали, что по вою собак можно узнавать время также как по пению петухов. И действительно, днем и в особенности ночью через определенные промежутки времени по всему поселку раздавался долгий заунывный вой. Говорили, что в первый раз собаки воют ровно в полночь. Без всякой видимой причины какая-нибудь из собак поднимается, встряхивается и начинает выть. Ей отвечает другая, третья, и вскоре все собаки, сколько их есть в поселке, принимаются выть. Лают же корякские собаки очень редко3.
Наиболее распространенные клички корякских собак: Авахли (Черный), Калихли (Пестряк, пестрый), Ильгахли (Белый), Вутыхли (Темный, Серый), Ляляпкаргын (Глазастый или Четырехглазый – с пятнами над глазами, считалось, что такая собака могла отвратить нападение вредоносных духов-нинвитов, т.к. своими «вторыми глазами» видит их в темноте4. Сегодня корякские клички полностью вышли из обихода. Лишь изредка, в основном собаки стариков могут носить такие имена.
Использование собак у коряков
По данным нашего исследования собаки использовались в нескольких целях. Во-первых, это охота на самых разнообразных зверей от белки до медведя. Во-вторых, работа собаки в нарте. В-третьих, собака являлась частым участником различных обрядов у коряков – ее использовали как жертвенное животное, с нею были связаны представления о потустороннем мире. Открытым остается вопрос об использовании корякских собак в исследуемый период в качестве оленегонок.
Использование собак коряками при охоте на животных и птиц
В основном практически все исследователи отмечают, что охотничьи собаки у коряков встречаются очень редко. С конца 1980-х из других отраслей хозяйства собака перешла в охотничью отрасль. Объясняется это сокращением поголовья оленей (оленегонки), невозможностью прокормить большое количество собак (ездовые).
Тем не менее, известно, что хорошее чутье позволяло собаке выследить зверя, найти и загнать раненую охотником дичь.
О специальной дрессировке собак для охоты писал В. Г. Стеллер: «тех собак, которые жители дрессируют для охоты на зайцев, лисиц, северных оленей, соболей и каменных баранов, часто кормят имеющимися в изобилии воронами; от этого псы приучаются к их запаху и начинают гоняться за всякой птицею и дичью»1. При помощи таких обученных собак в июле охотились на уток, гусей и лебедей на озерах.
Сегодня серьезные позиции занимает охота на лосей, диких оленей, и хорошо надрессированная собака в такой охоте представляет большую ценность.
В. И. Иохельсон также отмечал, что приморские коряки-охотники специально дрессировали собак для охоты, в упряжь их не ставили. Ездовые собаки, привыкшие только возить нарты, часто не помогали на медвежьей охоте, а только мешали своей трусостью, прячась за хозяина. При охоте на медведя коряки обязательно брали дрессированных собак, которые нападали на медведя сзади, заставляя его оборачиваться для защиты, и мешали ему броситься на охотника. Охотник получал время и возможность хорошо прицелиться или выбрать удобную минуту для нападения2.
При охоте на лису собак пускали по ее следу, а следом гнались на нартах или на лыжах. При охоте на белку коряки использовали стрелы с тупыми наконечниками, для того, чтобы не повредить шкурку. Когда оглушенный зверек падал на землю, его подбирали, но если он был еще в силах бежать, то охотничья собака его ловила.
Также собак коряки использовали при охоте на соболя. Когда зверек забегал в нору, то охотник расставлял крапивную сеть у ее входа и выгонял его при помощи собак. О специально дрессированных на соболя собаках есть сведения у С. Н. Стебницкого, который отмечает, что «немногие охотники пользуются при соболином промысле с помощью собаки, которая помогает выгнать зверя из его укрытия».
Собаки были необходимы охотнику и для того, чтоб достаточно быстро осмотреть расставленные ими капканы. Интересно, что собак использовали и при «охоте» на мышиные гнезда. Женщины при помощи собак отыскивали в тундре мышиные норы, в которых имелись настоящие кладовые съедобных кореньев1.
Работа собак в нарте
Основным назначением собаки была, конечно, работа в нарте. Значение этого вида деятельности собаки трудно переоценить: изображения упряжек собак известны в рисунках и скульптуре коряков.
По рассказам первых исследователей и писателей - таких, как Марко Поло и Витсен, езда на собаках в Западной Сибири распространялась далеко на север. Витсен говорил, что в то время, когда он писал (1785 год), в северной части Енисейского края не было лошадей, а только собаки, и даже около Томска для езды лошади использовались только летом, а зимой - собаки. Позднее лошадь заменила сибирскую ездовую собаку, а на Дальнем Севере собака нашла конкурента в северном олене. В более южных широтах собака сохранила свое место как ездовое и грузовое животное только в юго-восточной части Сибири, на Камчатке, на Сахалине и в области Амура. По словам Лерберга, во время общеизвестного похода в Югорскую страну в 1499 году русское войско сопровождали сотни собачьих нарт.Там же говорится, что в прежние времена езда на собаках распространялась и к западу от Урала в Пермской губернии. Миддендорф предполагает, что в Европе собаки были заменены лошадьми еще в глубокой древности2.
В конце XIX века во многих европейских странах (Германии, Швейцарии, Бельгии и Голландии) можно было увидеть собак, запряженных в маленькие тележки. Молочницы, зеленщики, ремесленники и мастеровые развозили и привозили на рынок свои продукты и изделия на тележках, запряженных одной или двумя собаками. Но эти частные случаи ограниченного пользования собаками как грузовыми животными совершенно отличались от собаководства и езды на собаках у северных народов, для которых собака была единственным средством передвижения и перевозки грузов (там же).
Ночевка собачьей упряжки (по Крашенинникову С. П., 1994).
Способ езды на собаках, распространенный у коряков в конце XIX века, по мнению В. И. Иохельсона, являлся общим для всего северного населения Восточной Сибири и Дальнего Востока, как русского, так и местного, и в особенности был близок к чукотскому, подробно описанному В. Г. Богоразом.
По С.Н. Стебницкому ездовые собаки у коряков играли исключительно важную роль. Они были необходимы весной для выезда на морской лед на промысел тюленя, который происходил на плавающих льдах. Охотники выезжали на нартах, запряженными собаками, далеко в море на льды, где иногда даже и ночевали. Туши убитых тюленей складывали на нарты и на собаках привозили на берег.
Необходимы были собаки и для того, чтобы съездить на стойбище оленевода и в обмен на продукты морского промысла получить необходимые в хозяйстве приморского коряка оленьи шкуры и мясо. Нужны были собаки, чтоб съездить в факторию, если в данном поселке таковой не было, отвезти и сдать шкурки пушного зверя, обменять их на привозные товары и продукты и доставить в свой поселок. И еще целый ряд занятий у приморских коряков был связан с существованием упряжки собак в хозяйстве1.
Упряжка, как правило, состояла из пяти пар, т.е. из 10 собак. В дальние поездки запрягали по 12, а иногда по 14 животных. В недалекие поездки отправлялись на 7-8 собаках. Типично корякская упряжка – это 8 или 10 ездовых собак.
Тип корякской нарты в XIX- начале XX в. (так же как и сам упряжка), по мнению С. Н. Стебницкого был иным, чем в древности. Тип нарт и способ упряжки в указанный период называют восточно-сибирским. Считается, что это способ езды на собаках был занесен русскими на Камчатку1.
Восточносибирская упряжь состояла из длинной ременной петли, концы которой соединялись ремешком, кончающимся кляпом, который вставляли в одно из колец потяга. Петля делалась из ремня шириной в два-три пальца, бока ее соединялись двумя поперечными ремнями, которые охватывали спину собаки. Упряжь надевалась на собаку таким образом, что голова проходила в пространство между верхней частью петли и первой поперечиной. С одной стороны приделывали еще ремешок, служащий подпругой и проходящий под животом, его пристегивали на другой стороне деревянным или костяным кляпом. Эта упряжь отчасти была похожа на русскую конскую шлею. Передняя часть алыка, которой собака тянула, лежала у нее на груди, но часто спинные поперечины были слишком коротки или петля во время езды скользила кверху и тогда лежала уже не на груди, а на горле и затрудняла дыхание. Это было главным неудобством восточносибирской упряжи. Коряки делали собачью упряжь из шкуры лахтака или нерпы, а также из шкуры медведя, а на Колыме для этого употребляли бычью, конскую или лосиную шкуру.
По примеру восточносибирских русских коряки запрягали собак попарно по одной с каждой стороны длинного толстого потяга. Способ этот был введен, вероятно, русскими, чтобы сделать возможной более быструю езду, так как при этом в нарту можно впрягать больше собак.
Корякская собачья нарта представляла собою очень легкое сооружение, сделанное без единого гвоздя. Полозья нарты шириной приблизительно с ладонь, впереди загибались кверху. Длина их достигала до 4 м. Типичной является нарта-четырехкопылка, т.е. имеющая четыре пары копыльев или подпорок, укрепленных на полозьях ближе к задней части нарты. Высота копыльев – не более полуметра. Приблизительно на одну треть от верхнего кона копылья соединялись попарно поперечными круглыми палками-вязками. Ширина нарты, а, следовательно, длина этих палок, соединяющих копылья, около трех четвертей метра2.
На вязках держался настил из досок, который служил сиденьем и местом для клади. Передние концы полозьев притягивались ремнями к первой паре копыльев, к которым прикреплялась дуга – так называемый «стоячий баран», за который придерживался каюр во время езды на нарте. Кроме стоячей дуги, спереди концы полозьев соединялись передней дугой – «бараном», к которому прикреплялся ремень-потяг, являющийся основой упряжки. К верхним концам всех четырех копыльев с каждой стороны нарты прикреплялось по тонкому шесту, между которыми, а также краями настила делался переплет из ремней.
Каюр во время езды сидел на нарте с правой стороны, спустив обе ноги по правую сторону нарты, и упирался ими в полоз. Левой рукой он придерживался за дугу, а правой – держал толстую, слегка изогнутую тормозную палку - остол. Длина остола около одного метра. Эта палка имела на нижнем конце железное острие, а на верхнем – круглую ручку, к которой привязывался ремень, по длине равный длине остола. Кроме этого к ручке остола часто прикрепляли два-три или целую связку кусочков жести или железа – погремушки.
К переднему барану нарты привязывался «средник» - ремень-потяг, состоящий из нескольких частей, каждая из которых (за исключением намотанной на баран) имела длину около метра. Отдельные части «средника» соединялись между собой железными кольцами, сделанными для того, чтобы к ним можно было прикрепить алыки – собачью сбрую-упряжь.
Собаки быстро привыкали ходить в упряжи. Но для того, чтобы воспитать хорошую ездовую собаку, каюр должен был хорошо знать ее характер, точно учесть, какую собаку лучше поставить в переднюю пару, какую можно запрягать сзади – под баран.
В передней паре обычно шли собаки специально выдрессированные, понимающие слова команды, во второй и третьей – быстрые, но менее сильные собаки. В предпоследней и последней парах запрягали собак, идущих более медленно, но более сильных. Запряжка «под баран» - один из способов наказания собак, т.к. на долю последней пары доставалась самая трудная работа. Вообще, собаки шли в упряжи без особой охоты и старались устроиться так, чтобы им можно было не тянуть совсем. Но как только собака переставал тянуть, она начинала «позванивать» - ремешок алыка ослабевал и кляп начинал звенеть, ударяясь о железное кольцо средника1.
Каюр кричал на нерадивую собаку, называя ее по имени. Если собака и после окрика продолжала отлынивать от работы, каюр кидал в нее остолом. Кинуть остол надо было с определенной сноровкой, чтобы собаке попало, но не сильно (чтобы удар не причинил ей вреда, не ранил ее). В тоже время надо было бросить остол так, чтобы он, падая, не отлетел далеко от нарты. Как только остол был брошен, все собаки подхватывали нарту и принимались бежать как можно быстрее, и каюру надо было проявить большую ловкость, чтобы подхватить остол на ходу. Без остола езда на собаках была невозможной и животные хорошо знали, что каюр приложит все усилия, чтобы поднять остол. Но они всеми силами старались сделать так, чтобы человек не смог сделать этого, стоя на полозе нарты. Если же каюр отбегал от нарты, собаки удирали во всю прыть. Иногда бывали случаи, когда собаки совсем убегали от неумелого каюра, и тому приходилось идти пешком несколько километров, а иногда и несколько десятков километров. Но обычно собакам не удавалось удрать очень далеко. Нарта цеплялась за что-нибудь, опрокидывалась, и им приходилось поневоле останавливаться1.
Между собаками бывали драки из-за того, что каюр, бросив остол во время езды на нарте, попадал не в ту собаку, которой предназначалось наказание. Если каюр попадал остолом в собаку идущую сзади провинившейся, получившая наказание хорошо знала, что он адресован не ей, а собаке, идущей впереди, и обязательно кусала ее. То же самое делала и собака передней пары, если остол перелетал через виновницу. Безвинно пострадавшая оборачивалась и кусала провинившуюся. Хуже было, если неловкий каюр попадал через одну собаку от ленивой. В таком случае немедленное восстановление нарушенной справедливости приводило к общей драке. Вся упряжь переплеталась, и каюру надолго хватало работы, чтобы ее распутать. Собаки в упряжке хорошо знали, кто тянет, а кто обманывает, с их стороны ошибок не было и от товарищей по упряжке попадало именно той собаке, которая это заслужила.
Некоторые собаки работали лучше с утра, но как было замечено, обычно с утра собаки тянули хуже, а вечером бежали лучше, когда темнело (возможно, связано с выходом зверья из нор). Даже во время долгой утомительной дороги, когда собаки едва тянули нарту, тонули в снегу и казалось, что они вот-вот остановятся и откажутся идти дальше, стоило из-за куста вылететь куропатке, или выскочить зайцу, или высунуться из норы евражке, как все собаки моментально подхватывали нарту и неслись, стараясь поймать дичь, которую они увидели или почуяли. Тут была нужна каюру большая сила и ловкость, чтобы затормозить нарту. Часто во время такой погони нарта вместе с каюром летел под откос.
Не менее бешеной была скачка, когда впереди оказывался ездок на оленях. И последнему надо было немедленно свернуть с дороги, чтобы собачья и оленья нарты не встретились на близком расстоянии.
Вне упряжи собаки были обычно спокойными, даже флегматичными. Собаки оленеводов-алюторцев, когда к их стойбищу подгоняли стадо оленей, не обращали на них никакого внимания. Но, если собачья упряжка в пути настигала оленью, то тут оленям не было спасения – собаки набрасывались и разрывали оленей2.
На сегодняшний момент не актуально. Авторитет вожака непререкаем, и способен остановить любую собаку. Сегодня вожак упряжки и первая пара знают большое количество команд, и эти команды касаются не только управления упряжки. Есть команда, по которой вся упряжка должна лечь, и оставаться на месте до того момента пока не поступит отмена команды. Как правило, используется для обеспечения безопасности собак и всей упряжки.
В упряжи характер собак совершенно менялся. Когда собаки находились дома, можно было спокойно подойти к ним. Даже если они видели человека в первый раз, они не обращали внимания, спокойно лежали, свернувшись на снегу. Но если, проходя по поселку, кто-либо встречал ездока на собаках, они, не задумываясь, набрасывались на идущего навстречу человека.
На собачью упряжку можно было брать определенный груз, чтобы на собаку приходилось около 16 кг (не считая каюра и пассажира). В среднем на нарту, запряженную 12 собаками, грузили 240-320 пудов клади. Сильные собаки везли 480-640 пудов. Средняя скорость езды на собаках была невелика – 5-6 км в час, т.е. почти была равна скорости езды на лошади.
Собаки бежали быстро, но езда замедлялась постоянными остановками в пути. Во время сильных морозов долго ехать без остановки было невозможно. Каждые два часа разводили огонь и согревались чаем.
Во время больших морозов собакам часто надевали на ноги специальные собачьи сапожки, чтобы предохранить их лапы от обмораживания. Такие же сапожки надевали на них весной, когда приходилось ездить по насту.
Самым лучшим временем езды на собаках был конец марта – апрель - начало мая. В это время снег днем подтаивал сверху, а к ночи, после заморозка на снегу образовывалась толстая ледяная корка, по которой нарта легко скользила легко.
Весной ездили исключительно по ночам. Выезжали в сумерках или на закате солнца и ехали всю ночь. Когда солнце снова поднималось достаточно высоко, снег начинал подтаивать, каюры останавливались на отдых, чаще всего прямо в тундре, на проталине. Спали до сумерек, а затем снова отправлялись в путь.
За день до отправления в первую поездку собак немножко подкармливали, а, выезжая, не давали им никакого корма. Первый выезд делали на небольшое расстояние – на полдня пути. Точное соблюдение осенних выездов гарантировало хорошую работу собак в течение всей зимы. Иногда собак запрягали и летом, однако, не в нарту, а в байдару или деревянную лодку. Когда отправлялись вверх по реке для заготовки дров, к носу лодки крепили ремень – потяг. Если берега реки не слишком заросли кустарником собаки могли свободно бежать по отмелям, всю упряжку пускали по берегу и командовали ею так же, как во время езды на нарте. Такой способ езды был очень удобен при поездках против течения1.
Слова собачьей команды были различны в разных районах, наблюдались и диалектные особенности. Наиболее распространенные команды следующие. Когда нужно, чтобы собаки шли вперед, произносили: «хак-хак-хак» (ат-ат-ат – И.Г.). Этот побудительный возглас был одинаков у всех коряков и местных русских. Чтобы свернуть направо алюторцы и другие коряки употребляли команду: «ках-ках-ках». Наиболее отличалась команда «налево». Произносили: «чех-чех-чех» (хей-хей-хей – И.Г.) или «кх-кх-кх».
У некоторых каюров существовали свои индивидуальные команды.
Команда русских каюров несколько отличалась от корякской. Для того, чтобы остановить нарту, каюр втыкал остол перед правым передним копылом и острее остола, врезаются в снег, тормозило нарту. Для того, чтобы собаки прекратили тянуть нарту, русские каюры произносили: «Стой!». Такую же команду в форме «той-той-той» употребляли и коряки2. Сегодня приказ остановиться звучит как «Ша!».
Вместе со способом езды на собаках коряки, по мнению С. Н. Стебницкого, заимствовали у русских и некоторые формы собачьей команды. Обычно понимали команду только собаки первой пары, и за это очень высоко ценились. Многие каюры сохраняли своих передовых собак и тогда, когда они становились нетрудоспособными. От качеств передовой собаки нередко зависела сама жизнь каюра, например, в случае переправы вброд через реку весной, когда в тундре еще лежал снег, а лед на реке уже прошел. Реки в это время становились многоводными из-за таяния снегов. При переправе через реку вброд каюр сначала сам переходил реку, отыскивая удобное место для переправы. Потом он возвращался и перегонял собак, держа нарту за вертикальный «баран».
Очень важно было, чтобы в это время собаки, в первую очередь передовые, хорошо слушались команду. Течение рек на Камчатке быстрое, сильное и стоило собакам хоть немного свернуть с избранной дороги, как они могли попасть на глубокое место, а если у них не было опоры под ногами, их вместе с нартой легко несло вниз по течению. Груженая нарта тянула на дно, и легко можно было погибнуть и каюру и упряжке.
Не менее рискованно было ехать весной по морскому льду около берега, когда приходилось ехать по сплошной воде, под которой не было видно льда. Вода иногда доходила собакам до шеи. Местами трещины были настолько широки, что нарта наполовину повисала над ними. При такой езде, помимо опытности и умения каюра, нужна не меньшая опытность и послушание передовой собаки.
Для упряжек использовали преимущественно кастрированных кобелей. Сук использовали лишь тогда, когда не хватало кобелей. (Сук не использовали и в 1970-е годы). Очень ценились собаки от вязки суки с волком – крупные ширококостные серые кобели, угрюмые и злые.
В.Г. Стеллер отмечает признаки хороших ездовых собак. Во-первых, это красноватая шерсть между пальцами лап, во-вторых, ярко красное сфинктеранальное отверстие. Объясняется это тем, что от сильного напряжения при беге у собак повышается кровяное давление и «с силой проникает, как в их внутренние, так и внешние органы»1.
Интересны данные о численности собак в корякских хозяйствах на основании материалов по 79 хозяйствам, обследованным В. И. Иохельсоном в Пенжинской губе. В среднем на хозяйство приходилось десять собак. Эта цифра была более или менее постоянной. Хотя собаки и были очень плодовиты, но убыль от жертвоприношений была равна приплоду или даже превосходила его. Если весной, как часто происходило, среди собак появляется эпидемия водобоязни или другая заразительная болезнь, симптомом которой являлось поражение нервных центров, то многие хозяйства теряли всех своих животных. В таких случаях людям приходилось, переходя от зимнего жилья в летнее, тащить самим все свое добро или помогать оставшимся собакам везти нарты. Тогда в каждые нарты запрягали только по одной собаке, которым помогали тащить женщины, а мужчины несли большие тюки на плечах. В семьях, в которых работники были больны или слишком молоды и которые не могли делать больших запасов корма на зиму, обычно держали мало собак. Члены таких семей были лишены возможности совершать поездки в русские селения (чтобы купить привозные товары) или в кочевые стойбища оленных коряков за мясом.
Собака в религиозных обрядах и праздниках коряков
Известно, что собака являлась у коряков жертвенным животным. С ней связаны их представления о потустороннем мире, ее использовали в похоронных обрядах, ее приносили в жертву для лечения различных болезней и охраны от вредоносных духов.
Собак приносили в жертву для того, чтобы излечиться от различных болезней. Так, известно, убитую жертвенную собаку коряки оставляли на земле, направляя мордой на запад, где как они считали, обитали духи болезней.
В большом количестве в конце XIX века, особенно во время эпидемий и голодовок, убивали собак береговые коряки. Так, только в одном месте Дж. Кеннан был свидетелем принесения в жертву около 30 животных. Во время голодовки в селении Куэль «жители перебили всех своих собак, отдавая последние свои пожитки или запасы нерпичьего жира, чтобы сделать новые жертвоприношения»1.
Крещеные коряки во время болезней родственников также приносили в жертву собак. Во время эпидемий паланцы устанавливали около жилища деревянные копья по направлению к дороге, откуда шла, как они думали, эпидемия. На копье надевали голову собаки.
Жертвенную собаку убивали копьем и вешали на шест, верхний конец которого протыкал нижнюю челюсть животного. В селении Каменское на шестах вешались только головы жертв, в то время как их тела (после того как снималась шкура собаки) отбрасывались в сторону. На шею жертвенных собак наматывали пучки морской травы, игравшей важную роль в обрядовом действии коряков. Рядом с трупом собаки привязывали копье или стрелы (там же).
По мнению В. И. Иохельсона, жертвенные собаки своим воем должны были разбудить Верховное божество, которое убило бы нинвитов – виновников болезней. Чтобы не вызвать гнев Верховного существа, в жертву приносили лучших собак. Если видели во сне свою собаку, то считали, что она просится к Верховному божеству и собаку закалывали вместе с оленем тем же копьем. На спине собаки делали разрезы до ребер. Если видели во сне собаку соседа, то ему обязательно сообщали, и он таким же способом приносил свою собаку в жертву.
Также коряки верили, что эти жертвенные собаки в потустороннем мире первыми встречают умершего человека и специально для них привязывали к рукаву покойного косок юколы, чтобы они спокойно миновали «поселок» собак, расположенный перед миром умерших. Для этого же поверх одежды на грудь клали и привязывали к поясу покойника «орудие, отгоняющее собаку», сделанное из двух тонких палочек длиной около 10 см, сложенных крестообразно и перевязанных в месте соединения ремешком, травой или красной нитью. Человека, который при жизни плохо обращался с собаками, они могли не пропустить дальше.
По С.Н. Стебницкому человека, который при жизни хорошо обращался с собаками, собаки встречали в потустороннем мире радостным воем, а того, кто плохо с ними обращался, когда они ходили в упряжке. Собаки бросались, начинали рвать, и для него стоило большого труда, чтобы пройти через «собачий поселок» в обиталище предков1. Бросив юколу или деревянный крестик собакам, умерший получал возможность благополучно миновать преграду. От укусов жертвенных собак должна была защищать и татуировка, наносимая на лицо еще при жизни2.
Использовали собак и для «очищения» жилища после выноса тела умершего. Так, гижигинские коряки на место, где лежал труп, клали заколотую собаку, «чтобы оставшим смерть и поветрие не пришло, а чтоб оное на собаку обратилось»» После возвращения с похорон убитую собаку убирали, а «место землей засыпали», так как «от свежей земли поветрия не опасаютца»3.
Некоторые коряки на этом месте в некоторых случаях привязывали живую собаку. Иногда собаку привязывали на то место, где покойник обычно спал ранее. Таким образом умершего человека как бы выселяли из жилища. При этом говорили: «Твое место занято, все духи ушли с тобой»4.
Корякские шаманы использовали собаку при лечении больного. В нее они переселяли «душу» заболевшего человека. Собака после действий шамана умирала, а больной выздоравливал.
Считалось, что собачья шерсть обладает бактерицидным свойством и при лечении гнойных ран к ним прикладывали жженую собачью шерсть (там же).
Так же известно, что во время праздника, связанного с оленьим стадом, возвращающимся с районов летнего выпаса, коряки тоже приносили в жертву собак. Коряки полагали, что олени могли везти с собой вредоносных духов, невидимо сопровождающих стадо и способных принести болезни, несчастья и нанести вред, как людям, так и самим оленям. И во время этого праздника некоторые хозяева убивали свою собаку. Голову ее, отделив от туловища, надевали на воткнутую в землю палку или клали палку с головой собаки на землю, направляя на север или на восток.
Что касается случаев поедания собак, то по В. И. Иохельсону «…коряки отрицают, что когда-либо ели собак, кроме случаев исключительных голодовок. Их мифы тоже с презрением говорят об обычае поедания собачьего мяса. Герои некоторых мифов смеются над Человеком-Вороном за то, что он ест собачье мясо и испражнения,что одинаково презренно. У коряков В. И. Иохельсон видел ободранных жертвенных собак, брошенных в тундре. Возможно, собаки жертвовались как ездовые животные или ради шкур, так как многие сибирские народы вешали на деревья шкуры пушных животных в жертву злым духам, а трупы выбрасывали1.
Сегодня собаки не используются в жертвоприношениях. Большей частью это связанно с тем что, что жертвоприношения практически полностью ушли из жизни не только коряков, но и всех народов севера в целом. Вымирание данной традиции, как и остальных аспектов культурной жизни народов севера, началось в советский период, с просветительской деятельности первой четверти ХХ века. Молодое поколение, выросшее в интернатах, воспитанное школой районных центров, с каждым годом все сильнее отрывалось от традиций, в которых выросли их старшие братья, родители и уж тем более деды.
В середине ХХ века собак забивали в нескольких случаях. В похоронных обрядах, забивался лишь вожак упряжки, уходящий вместе с хозяином. В случае если собака являлась во сне воющей, то чаще всего её забивали, так как считалось, что она отвечает на зов верховного божества. И в случае если она неоднократно «гоняла» оленей.
Собака и оленеводство коряков
Одной из основных отраслей хозяйства народов севера, и коряков в том числе, было оленеводство. И одним из вопросов нашего исследования является выяснение роли собаки в этом виде хозяйства коряков. Так известно, что у некоторых северных народов собаки играли большую роль в пастьбе оленей. Пастушьи собаки стерегли и пасли стада северных оленей, проявляя при этом редчайшую выносливость и сообразительность. Без хорошей оленегонки даже несколько мужчин быстро выбивались из сил пытаясь справиться с небольшим стадом.
Но анализ источников и литературы показал, что единственным народом в мире, создавшим собаку специально для пастьбы оленей были ненцы, весь жизненный уклад которых был основан на оленеводстве.
Коренные народы восточной группы (якуты, эвены, чукчи, коряки и другие) традиционно выпасали своих оленей без помощи собак, только лишь силами пастухов. И только в середине XX века, ненецкие оленегонки неоднократно стали завозиться в оленеводческие хозяйства Севера Дальнего Востока России. Этот опыт оказался крайне удачным — собаки хорошо прижились там и, как у себя на родине, стали незаменимыми помощниками оленеводов Якутии, Чукотки, Корякии и Камчатки1.
По В. И. Иохельсону известно, что корякские, как и якутские, собаки очень мирно уживались с оленями. Они смолоду к ним привыкали, а олени не боялись их. Если щенок начинал лаять на оленя или гонять его, то его били и учили отличать дикого оленя от домашнего. Если же собака упорствовала, то ей привязывали одну лапу к ошейнику, и она могла передвигаться только на трех лапах2.
Собаки оленегонки появились в совхозах Магаданской области в конце 1960-х годов, завозили из Якутии, из совхоза Омолон. Интересен факт, что собак учили ходить и бегать в обуви. Связанно это с тем, что летом собаки очень часто ранили лапы, а зимой страдали подушечки из-за крупнозернистого наста.
Взаключении можно отметить, что анализ материалов, касающихся собаководства у коряков в XIX –XX вв. показал, что собака в жизни коряков играла чрезвычайно важную роль. Собака для коряков, также как и для других северных народов являлась необходимой составляющей частью культуры и образа жизни.
Системный подход к интерпретации этнографических описаний, оставленных учеными, позволил нам выделить несколько аспектов исследования собаководства у коряков.
Во-первых, собаководство являлось целой отраслью хозяйства у береговых – приморских коряков. Оседлый образ жизни на берегу моря позволял заготавливать необходимый корм для собак, которым являлась, прежде всего, рыба ценных – лососевых пород. Наличие хорошего корма позволяло содержать упряжку сильных, здоровых собак, когда как плохой корм или его отсутствие вели к заболеваниям и гибели собак.
Во-вторых, воспитанием собак занимались в основном корякские женщины и дети, за исключением случаев, когда охотник специально дрессировал собаку для охоты на животных и птиц. Собаки очень быстро приучались ездить в упряжке и охотно это делали.
В-третьих, уход за собакой состоял в ее содержании в специальных помещениях – закутах, или на специальной привязи, которая не позволяла собакам вступать в драку между собой. Собаку кормили как сухим кормом, так и жидкой пищей, что значительно повышало ее жизненные силы. Во время переездов умных и сильных собак старались беречь, используя при этом специальную обувь или сохраняя силы собаки на нарте.
Кормление, уход и воспитание собак коряками были направлены на выращивание сильной, дрессированной собаки для использования ее в различных видах хозяйства. Нами выделен ряд направлений, где собака являлась незаменимым помощником человеку.
Прежде всего, это работа собак в упряжке. Еще в эпоху неолита на побережье Северо-восточной Азии, а затем и в Северо-западной Америке собак начали использовать для езды. Одной из причин являлось отсутствие в этих местах других животных, пригодных для перевозки грузов. Даже сегодня в торосах пока еще никакой механический транспорт не может заменить упряжки. Здесь на каждом шагу охотника подстерегает опасность, и надеяться приходится только на себя и на собак: тонкий слой снега или льда скрывает полыни и трещины, один неверный шаг ведет к гибели человека, в нагромождениях льдин легко заблудиться, а в пургу вся надежда только на собак. Они найдут дорогу к поселку, минуя снежные надувы и опасный тонкий лед. В некоторых районах собачья упряжка являлась единственным транспортным средством, и ее наличие связывалось с благосостоянием коряка.
Сегодня на Камчатке пытаются возродить традиции упряжного собаководства. С 1990 года по инициативе журнала «Северные просторы» и российского Фонда народов Севера, Сибири и Дальнего Востока организуется гонка «Берингия», направленная на возвращение национальных традиций и возрождение породы камчатской ездовой собаки, устраиваются различные детские гонки на собаках, чтобы научить молодое поколение традициям предков.
Использование собаки в охоте являлось нечастым явлением у коряков. Об этом упоминают многие исследователи. Но, тем не менее, нам удалось обнаружить в источниках данные, свидетельствующие, что собака помогала коряку при охоте на медведя, лису, соболя и др. животных. Сегодня собак продолжают использовать на охоте, а также для охраны жилья.
Верования коряков в потусторонний мир также были связаны с собаками. Возможно, что вера в собак, охраняющих мир предков, наложила отпечаток и на отношение к собаке в повседневной жизни, с которой старались хорошо обращаться. Жертвенные собаки «помогали» избавиться людям от болезней, уберечь их от вредоносных духов - нинвитов. Использовали внутренности и шерсть собак и в медицинских целях.
Изучая вопрос о собаках-оленегонках у коряков, мы пришли к выводу, что такие собаки были завезены на Камчатку только в середине XX века.
В целом, проведенное нами исследование показало, что собака занимала и занимает в жизни коряков очень важное место, наряду с остальными видами хозяйства, как морской промысел, рыболовство и собирательство.
Не все аспекты собаководства у коряков рассмотрены в настоящей работе. Для будущих изысканий остались такие вопросы, как использование шкур собак для изготовления одежды и обуви, использование собак в медицинских целях, сравнительный анализ собаководства коряков и других северных и южных народов Дальнего Востока и пр. Но мы надеемся, что изложенные в работе факты и выводы помогут новым исследователям в дальнейшей работе над историей Севера Дальнего Востока России.
Библиографический список
1.Богословская Е. Ненецкая оленегонная лайка. [Электронный ресурс] – Режим доступа: www.rusdog.ru/sever/art1.htm.
3.Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб., 2004. - 152 с.
4.Диков Н. Н. Археологические памятники Камчатки, Чукотки и Верхней Колымы: (Азия на стыке с Америкой в древности). - М., 1977. - 392 с.
5.Диков Н. Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии. - М., 1979. - 352 с.
6.Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
7. История Чукотки с древнейших времен до наших дней. - М., 1989.
8. Камчатка XVII-XX вв. Историко-географический атлас. - М., 1997. - 112 с.
9. Косвен М. О. Из истории этнографии коряков в XVIII веке // Сибирский этнографический сборник. - IV, М., 1962. - С. 291-320.
10.Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. - СПб., 1994, в 2 томах, Т. 1. - 439 с.
11. Митрополит Нестор. Моя Камчатка. [Электронный ресурс] – Режим доступа: mkardinal.narod.ru/MN.htm.
12.Орлова Е. П. Ительмены. Историко-этнографический очерк. СПб., 1999, 199 с.
13. Пономаренко А.П. Древняя культура ительменов Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 2000. - 312 с.
14.Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. - 236 с.
15. Стеллер Г. В. Описание земли Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 1999. - 286 с.
16.Сказки и мифы коряков // Сказки мифы народов Чукотки и Камчатки. - М., 1974.
1Диков Н.Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии. - М., 1979. - 352 с.
2Диков Н. Н. Археологические памятники Камчатки, Чукотки и Верхней Колымы: (Азия на стыке с Америкой в древности). - М., 1977. - 392 с.; Диков Н.Н. Древние культуры Северо-Восточной Азии. - М., 1979. - 352 с.; Пономаренко А.П. Древняя культура ительменов Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 2000. - 312 с. и др.
1 Камчатка XVII-XX вв. Историко-географический атлас. - М., 1997. - 112 с.
2 Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. - СПб., 1994, в 2 томах, Т. 1. - 439 с.
1 Сказки и мифы коряков // Сказки мифы народов Чукотки и Камчатки. М., 1974.- С.129-164.
2 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
3 Стеллер Г. В. Описание земли Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 1999. - 286 с.
4 Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб., 2004. - 152 с.
5 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. - 236 с.
6 Орлова Е. П. Ительмены. Историко-этнографический очерк. - СПб., 1999. - 199 с.
1 Камчатка XVII-XX вв. Историко-географический атлас. - М., 1997. - 112 с.
2 Камчатка XVII-XX вв. Историко-географический атлас. - М., 1997. - 112 с.; История Чукотки с древнейших времен до наших дней. - М., 1989.
1 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С.110.
2 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
1 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
1 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - 238 с.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 93-102.
1 Стеллер Г. В. Описание земли Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 1999. – С.92.
2 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 95.
1 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. – С.76-77.
2 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 95.
3 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 95.
4 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 95.
1 Стеллер Г. В. Описание земли Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 1999. – С.92.
2 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. – С.97.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – С. 94, 136.
2 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
2 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
2 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000.
2 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – C.100-102.
1 Стеллер Г. В. Описание земли Камчатки. - Петропавловск-Камчатский, 1999. – С.90.
1 Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб., 2004. - 152 с.
1 Стебницкий С. Н. Очерки этнографии коряков. - СПб., 2000. – C. 218.
2 Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб., 2004. – С.95-97.
3 Косвен М. О. Из истории этнографии коряков в XVIII веке // Сибирский этнографический сборник. IV, М., 1962,. С.291-320.
4 Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб., 2004. – С.103.
1 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997.
1 Богословская Е. Ненецкая оленегонная лайка. [Электронный ресурс] – Режим доступа: www.rusdog.ru/sever/art1.htm.
2 Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб., 1997. - С.62.