IX Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2017

 

В ряду событий истории нашей страны в ХХ столетии одним из самых неоднозначных является распад СССР. С того самого момента, как перестала существовать советская супердержава, не утихают споры о причинах, приведших к этому, и последствиях случившегося. В числе первых многие исследователи называют кризисное состояние экономики СССР, в середине 1980-х гг. являвшееся одним из проявлений системного кризиса всего советского общества. Констатация данного факта, в свою очередь, порождает вопрос: возможно ли было вывести экономику страны из кризиса, сохранив базисные элементы экономической системы государственного социализма, или данная система в принципе была не реформируема, и ее крах был лишь делом времени?

Исследователи дают диаметрально противоположные ответы: одни утверждают, что советская система потерпела крах, поскольку была анормальной по своей сути, сама ее природа сделала ее развал неизбежным и даже предсказуемым; другие, напротив, считают, что у системы государственного социализма был шанс на развитие при условии реформирования. Обе позиции имеют сторонников, как среди российских, так и среди зарубежных ученых.

В частности, некоторые западные экономисты и политологи настаивают на том, что советская экономика рухнула вследствие волюнтаристских политических действий, а не многолетних тенденций экономического развития. «…Коллапс советской системы, – писал В. Конторович, – был побочным результатом небольшого числа катастрофических решений нескольких человек» [Цит. по: 1, с. 121].

По мнению профессора экономики Уорвикского университета Марка Харрисона, «советская политико-экономическая система была хоть и не слишком динамичной и определенно не беспроблемной, но стабильной и имела необходимые атрибуты легитимности» [1, с. 122]. В обоснование своей позиции ученый приводит следующие аргументы. Во-первых, указывает Харрисон, статистические временные ряды за период 1928-1987 гг. свидетельствуют об увеличении объемов производства, и это увеличение было стабильным в том смысле, что экономика возвращалась к нему после многочисленных и достаточно серьезных (например, Вторая мировая война) потрясений. Во-вторых, наблюдался значительный рост благосостояния населения: за период 1928-1987 гг. ВВП на душу населения увеличился в 5 раз. Вместе с тем, ученый признает, что реальное потребление возросло в меньшей степени, что обусловливалось хроническим дефицитом множества товаров. В-третьих, отдача от инвестиций, хотя и сокращалась, однако оставалась неотрицательной. В-четвертых, хотя рост производительности труда в СССР с середины 1970-х гг. замедлился, все же его темпы к середине 1980-х гг. оставались положительными [1, с. 121-122].

Почему же тогда система командной экономики потерпела крах? Как указывает Харрисон, в послевоенный период в СССР неуклонно росли расходы на содержание все увеличивавшегося бюрократического аппарата, контролировавшего экономическую деятельность посредством планирования. Это, в свою очередь, вело к сокращению вознаграждения непосредственных производителей материальных благ, пока оно стало неэффективным, т.е. не могло больше стимулировать производителей. Попытка снизить расходы на контроль была предпринята в ходе Косыгинской реформы, однако она оказалась неудачной по ряду причин. И тогда, вплоть до «перестройки» М.С. Горбачева, неэффективность материального вознаграждения производителей компенсировалась посредством усиления их наказаний за невыполнение плана. Однако при Горбачеве, в условиях ослабления тотального контроля над обществом, усиление наказаний натолкнулось на общественные и политические ограничения и, в конце концов, было прекращено. Таким образом, был утрачен один из важнейших механизмов, без которых не может функционировать командная экономика – механизм принуждения, что и обусловило ее крах. Плановики отказались от принуждения, в свою очередь, производители отказались от трудовых усилий, заключает Харрисон [1, с. 121-122]. Таким образом, по убеждению ученого, причиной краха советской экономики стали не ее сущностные черты, а ошибки политического руководства страны.

Сходную позицию отстаивает американский историк, профессор российских исследований Нью-йоркского университета, почетный профессор политических наук Принстонского университета Стивен Коэн. По его убеждению, нет ни концептуальных, ни эмпирических «оснований полагать, что советская система была нереформируемой и, значит, как стало принято говорить, "обреченной" с самого начала горбачевских реформ» [2, с. 19, 53]. Ученый акцентирует внимание на периоде «перестройки», поскольку считает, что именно тогда была предпринята реальная попытка реформировать советскую систему, в том числе, и ее социально-экономический компонент. По мнению Коэна, для преодоления экономического кризиса и повышения эффективности экономики СССР можно и нужно было уйти от монополии государственной собственности, сохранив ее частично и допустив частную собственность. «Государственная форма собственности в сочетании с частной в рыночной экономике и пакет социальных прав и гарантий – достаточно большой, чтобы экономика могла именоваться социалистической и при этом напоминала вэлферное государство западного образца», – таким, с точки зрения исследователя, должен был быть вектор экономических реформ [2, с. 24]. Именно такую позицию занимал Горбачев, провозглашавший идею «смешанной экономики» с регулируемым, но при этом «современным полнокровным рынком», которая предоставила бы «экономическую свободу» гражданам и «равные права» всем формам собственности, но по-прежнему могла называться социалистической [2, с. 42].

Американский исследователь считает несправедливой критику идеи Горбачева со стороны ряда российских политиков, и, прежде всего, Б.Н. Ельцина, а также западных советологов, в частности, шведского экономиста Андерса Аслунда, называвшего инициативу Горбачева «попыткой скрестить кролика с ослом» [2, с. 42]. «Все современные капиталистические экономики были и остаются в разной степени смешанными и регулируемыми, сочетающими в себе частную и государственную собственность, рыночные и нерыночные методы регулирования», – пишет Коэн [2, с. 42]. Другое дело, что внедрение капиталистических элементов в советскую систему и с политической, и с экономической точки зрения, было делом более трудным, нежели привнесение социалистических элементов в экономику США периода Великой депрессии. «Однако серьезных причин, по которым рыночные элементы: частные фирмы, банки, сервисные предприятия, магазины и сельскохозяйственные фермы (наряду с государственными и коллективными), – не могли быть добавлены к советской экономике и получить возможности для развития и конкуренции, не было», – заключает ученый [2, с. 43]. Нечто подобное произошло в коммунистических странах Восточной Европы и Китае. «Нужно было только твердо следовать горбачевскому принципу постепенности и решительного отказа навязывать людям образ жизни, пусть даже реформированной жизни. Причины, по которым этого не произошло в советской или постсоветской России, были в первую очередь и в основном политическими, а не экономическими» [2, с. 43].

Объясняя эти причины, Коэн отмечает, что Горбачев сделал достаточно много для трансформации экономической системы СССР в направлении смешанной экономики: начал реформирование законодательства, привил части советской элиты рыночное мышление, в значительной мере освободил экономику от жесткого контроля со стороны партийного аппарата. Результатом этого стало начало процессов приватизации и коммерциализации советской экономики. К 1990 г., указывает Коэн, количество частных предприятий, называвшихся кооперативами, уже насчитывало 200 тыс., на них работало почти 5 млн. человек, и они давали от 5 до 6% валового национального продукта, шел процесс приватизации государственной собственности номенклатурными чиновниками и другими частными лицами. Во многих городах открывались коммерческие банки; возникли первые биржи. Параллельно с рыночными структурами формировались и новые бизнес- и финансовые элиты, включая будущий «Клуб молодых миллионеров» [2, с. 44-45]. Следует отметить, что и ряд российских экономистов, поддерживая позицию Коэна, утверждают, что в годы пребывания у власти Горбачева зародились все основные формы экономической деятельности, характерные для постсоветской России [2, с. 139-140].

Ухудшение экономической ситуации в 1990 г. Коэн считает результатом несвоевременных мер Горбачева по ускоренной децентрализации и демократизации власти, что сделало практически невозможным планомерную реализацию начатых экономических реформ. По убеждению американского историка, необходимо было дождаться, чтобы начавшиеся экономические реформы укоренились, и только тогда предпринимать шаги в направлении дальнейшего реформирования политической системы [2, с. 77]. Итогом политических ошибок Горбачева стал распад СССР, после чего вопрос о реформировании советской экономической системы был снят с повестки дня, ибо представители российской правящей элиты были сторонниками рыночной экономики, причем той ее модели, которая предполагает минимальное вмешательство государства в социально-экономическую сферу.

К выводу о достаточной жизнеспособности советской экономической системы при условии проведения структурных реформ склоняется российский экономист Андрей Кобяков [5]. Он использует метод выявления позитивного и негативного в развитии экономики СССР. К числу достижений экономики социализма Кобяков относит: создание материально-технической базы науки и образования, передовой энергетики – основы жизни и развития любой страны, передовых отраслей промышленности (в частности, алюминиевой, авиастроительной), развитие социальной сферы, ВПК, освоение космоса. Отмечая существенное отставание легкой промышленности, ученый считает, что эту проблему можно было решить, реформировав некоторые элементы советской системы, а, не перестраивая ее полностью [5].

Ряд ученых (например, академик РАН О.Т. Богомолов, доктор философских наук, профессор А.П. Бутенко) такую реформированную советскую модель называют «рыночным социализмом». «Рыночный социализм – это реальный путь выхода бывших стран "реального социализма" из тупика, обусловленного преждевременным упразднением рынка и возвращения их на путь естественноисторического продвижения к социализму», – пишет Бутенко [6, с. 192].

Идею о жизнеспособности, эффективности советской модели экономики отстаивают в современной России некоторые сторонники коммунистической идеологии, однако их доводы коренным образом отличаются от приведенных выше. По убеждению Л. Потапова, А. Михайлова экономическая система СССР демонстрировала наибольший динамизм и устойчивость в первой половине ХХ в. – в варианте, оформившемся к концу 1930-х гг. [7, 8]. Все проблемы в социально-экономической сфере, проявившиеся во второй половине ХХ в., стали результатом реформ послесталинского периода, в ходе которых предпринимались попытки привнести в плановую систему чуждые ей капиталистические элементы. Прежде всего, в качестве таковых называется Косыгинская реформа, делавшая главным показателем работы предприятия прибыль. В сочетании с плановым производством и плановым распределением, указывает Потапов, единственным источником прибыли было сокращение издержек, приводившее к ряду крайне негативных последствий. Во-первых, к замедлению НТП, ибо «освоение новых технологий и новой продукции требовало дополнительных затрат и дополнительного рабочего времени, что снижало прибыль. Поэтому предприятия стали уходить от новаторства, цепляясь за старые привычные методы» [7]. Во-вторых, стало снижаться качество продукции, ибо таким путем можно было увеличить производительность труда, а, следовательно, и прибыль. В-третьих, прибыль подкосила социалистическое соревнование, главным принципом которого была передача передового опыта. В сложившейся ситуации делиться опытом означало – делиться прибылью. Не перечисляя далее негативных, по мнению Потапова, последствий оценки эффективности предприятий по критерию прибыльности, следует отметить, что автор настаивает на том, что предотвратить экономический крах и распад СССР могло возвращение к сталинской модели экономики [7].

Достаточно много среди современных как российских, так и зарубежных ученых сторонников идеи об изначальной неэффективности советской экономической системы. К числу последних относится, в частности, профессор факультета экономики Хьюстонского университета Пол Грегори. По его мнению, советская плановая экономика, по сути имевшая достаточно спорные с точки зрения эффективности основания (например, отсутствие экономической свободы, частной собственности, конкуренции), еще перманентно испытывала дезорганизующее бюрократическое вмешательство, ставившее под сомнение ее долгосрочную жизнеспособность [9]. «Наиболее разрушительной практикой» в этом плане Грегори называет «планирование от достигнутого уровня», означавшее, что план на каждый последующий год в основном повторял прошлогодний с незначительными коррективами. В итоге это приводило к ежегодному воспроизведению сложившейся схемы распределения ресурсов. «Экономика, в которой структуры распределения ресурсов нельзя изменить – обречена», – настаивает Грегори [9], ибо это является непреодолимым препятствием для инновационной деятельности и повышения качества продукции. Помимо того, ресурсы распределялись не по принципу эффективности того или иного производства, а, как правило, на основе лоббирования групповых интересов. Ярким примером такой ситуации Грегори называет перекачку огромного количества ресурсов в военно-промышленный комплекс, что негативно сказывалось на развитии тех отраслей экономики, от которых напрямую зависит качество жизни населения – сельского хозяйства, легкой, пищевой промышленности.

Другим пороком плановой экономики Грегори считает «мягкие бюджетные ограничения» – перераспределение средств от прибыльных предприятий убыточным, что напрочь убивало производственную инициативу. Производители не были заинтересованы в сокращении издержек, а, значит, в модернизации производства.

По убеждению Грегори, внедрение каких-либо рыночных элементов в советскую систему было невозможно, обрекало ее на разрушение. Этого не смог сделать Горбачев, который «хотя и называл себя экономическим реформатором, … не понимал экономику и не интересовался ею» [9]. В качестве иллюстрации своего тезиса Грегори приводил попытку Горбачева и его экономических советников реализовать идею автономии предприятий. «Идея предприятий, самостоятельно принимающих решения о своей деятельности (за исключением обязательств по госзаказу), игнорировала целый массив литературы, говорящей о трудностях переноса специфических рыночных механизмов в плановую экономику», – отмечает Грегори [9]. Польские экономисты в конце 1960-х гг. назвали это явление «отторжением плановой экономикой иностранных трансплантатов».

Венгерский экономист Янош Корнаи в результате своих исследований пришел к выводу о том, что «социалистическая система сама воспроизводит неразрешимые внутренние противоречия и конфликты и ведет себя иррационально» [Цит. по: 11, с. 74].

Непримиримым критиком советской экономической модели выступает доктор экономических наук, руководитель Центра международных экономических сопоставлений Института Европы РАН, ординарный профессор НИУ – ВШЭ Валентин Михайлович Кудров [10, 11, 12]. В своей монографии «Крах советской модели экономики» он прослеживает процесс формирования этой модели, начиная с прихода к власти большевиков и заканчивая 1930-ми гг., приводит фактические доказательства кризисного состояния советской экономики в начале 1980-х гг., когда она находилась на грани краха [11, с. 53-55].

По мнению Кудрова, сложившаяся в СССР командно-административная экономика породила большое количество негативных явлений в социально-экономической сфере общества: «снижение трудовой мотивации, хищническое отношение к ничьей собственности, развитие теневой экономики, отсутствие органического научно-технического прогресса, растущая зависимость от западных технических новшеств, перенакопление экономики излишками ресурсов труда, капитала и материалов, рост дефицита и т.д.» [11, с. 37]. Однако самым страшным последствием существования советской модели ученый считает изменение человека. Он пишет: «Людей такая система делала несамостоятельными, отучала их думать и анализировать, приучала к послушанию и даже холопству, к постоянному ожиданию команды сверху, к безответственности и безынициативности. Наоборот, начальники сплошь и рядом теряли профессионализм, занимались "общим руководством" и всяческим угождением вышестоящим инстанциям, умело приспосабливались к выживанию. Номенклатурные привилегии верхов стимулировали массовый карьеризм, приспособленчество, стремление залезть повыше по социальной лестнице, не считаясь со средствами» [11, с. 37].

Кудров указывает, что, несмотря на очевидность неэффективности экономической модели СССР, советские ученые-экономисты никогда не говорили о необходимости отказа от нее в целом, предлагая лишь корректировать ее, улучшать, совершенствовать, насыщая какими-то элементами рынка [11, с. 39, подробнее об этом: с. 56-72].

Ученый считает, что нельзя говорить об отказе в РФ от советской экономической модели, она просто «умерла … естественной смертью, выработав весь свой ресурс и проявив полную свою неэффективность. То есть она могла приносить эффект в условиях короткого периода мирного времени для решения конкретных, часто больших задач с использованием чрезвычайных и мобилизационных методов. Она могла приносить эффект в условиях военного времени, когда требовалось собрать в один кулак все необходимые ресурсы и силы. Но в нормальных условиях она просто не выдерживала никакого сравнения с рыночной моделью» [11, с. 92]. Исходя из этого, Кудров назвал советскую экономику «величайшим парадоксом ХХ в.» [12, с. 164].

Таким образом, анализ оценок советской экономической модели в современной западной и российской литературе позволяет констатировать широкий спектр мнений по данному вопросу. Думается, что дискуссия будет продолжаться, и острота ее напрямую будет зависеть от социально-экономической ситуации в современной России. Ухудшение состояния российской экономики может стать фактором усиления позиций тех, кто предлагает частичный или полный возврат к советской экономической модели.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Харрисон М. Стабильны ли командные системы? Почему потерпела крах советская экономика? // Экономическая история. Обозрение / Под ред. Л.И. Бородкина. Вып. 6. М., 2001. С. 120-141.

2. Коэн С. «Вопрос вопросов»: почему не стало Советского Союза? М.-СПб., 2007. 200 с.

3. Он же. Можно ли было реформировать советскую систему? // http://www.gorby.ru/userfiles/08_koen.pdf (дата обращения: 01.12.2016).

4. Он же. Горбачев подвел Россию к реальной демократии ближе, чем когда-либо в ее многовековой истории // http://www.gorby.ru/presscenter/publication/show_27097/ (дата обращения: 01.12.2016).

5. Кобяков А. Советская экономика: две стороны медали // http://www.km.ru/front-projects/belovezhskoe-soglashenie/sovetskaya-ekonomika-dve-storony-medali (дата обращения: 01.12.2016).

6. Бутенко А.П. Октябрь 1917 года и судьбы социализма // Социально-политический журнал. 1997. № 5. С. 176-193.

7. Потапов Л. Причины крушения советской экономики // http://tr.rkrp-rpk.ru/get.php?340 (дата обращения: 01.12.2016).

8. Михайлов А. Отказ от сталинской идеологической и экономической модели общества – главная причинная гибели СССР и мировой социалистической системы // https://cont.ws/@id338521096/292469 (дата обращения: 01.12.2016).

9. Грегори П. Почему развалилась советская экономика // http://magazines.russ.ru/vestnik/2014/39/12g.html (дата обращения: 01.12.2016).

10. Кудров В.М. Нужно ли ностальгировать по СССР // Общественные науки и современность. 2015. № 6. С. 73-82.

11. Он же. Крах советской модели экономики. М., 2000. 98 с.

12. Он же. Мировая Экономика: учебник. М., 2009. 512 с.

Код для цитирования: Скопировать