IX Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2017

При изучении курса уголовного права студенты знакомятся с различными подходами к определению элементов и признаков состава преступления. Можно соглашаться с мнениями великих ученых, можно иметь и свою точку зрения и выработать свой личностный подход к той или иной категории. Казалось бы, наука разработала четкие определения и формулировки. Однако анализ судебно-следственной практики иногда позволяет усомниться или в компетенции должностного лица, дающего квалификацию преступлению, или в правильности формулировок, выработанных наукой. К сожалению, объемы аудиторных занятий не дают в полной мере разобраться в коллизиях отечественного законодательства и ознакомиться с огромным количеством учебной и специальной литературы. Студенту самостоятельно приходится изучать базовую дисциплину, такую как уголовное право. Таким образом, я решил обратить внимание на такой элемент состава преступления как объект преступления, вывить некоторые подходы к определению данного элемента и изучить судебную практику.

Итак, социальная связь, как элемент общественного отношения определяет его содержание. Она характеризуется определенной деятельностью, которая осуществляется внутри самих общественных отношений, являясь основным связующим звеном между субъектом и предметом, либо субъектами.

При общетеоретическом определении объекта преступления учеными используется категория интереса.

Например, Б.С. Никифоров, определяя объект преступления как общественный интерес, против которого направлено преступление, считал, что интерес входит в структуру общественного отношения[1].

Аналогичную позицию занял Я.М. Брайнин, который писал, что в состав общественного отношения, наряду с другими элементами, входят охраняемые законом интересы субъектов общественных отношений[2].

Е.А. Фролов в структуру общественного отношения ввел интерес в качестве ядра[3].

Ю.А. Ляпунов считает, что интерес составляет содержание соответствующего отношения[4].

Однако нельзя согласиться с теми авторами, которые, по существу, отождествляют интересы и общественные отношения, считая, что тесная связь между ними «дает основание назвать общественные отношения общественными интересами в действии»[5], что общим объектом всех преступлений являются интересы народа, родовым – группа однородных либо по характеру, либо по принадлежности к определенному субъекту интересов, непосредственным – конкретный интерес, имеющий не менее конкретного своего носителя с его социально-индивидуальными признаками.

Уточняя правовое значение категории интереса для определения преступления, необходимо четко ответить на вопрос, входит интерес как социальная категория в содержание общественных отношений, которые являются объектом уголовно-правовой охраны, или нет.

На этот вопрос следует отметить положительно и присоединиться концепции Я.М. Брайнина, который в состав понятия общественного отношения как объекта преступления вводил следующие основные элементы: субъекты общественного отношения, их действия или состояния по отношению друг к другу, охраняемые законом интересы субъектов общественных отношений и их материальное выражение в виде предметов, вещей или иных материальных ценностей.

Следовательно, в содержание общественного отношения как объекта преступления надо вводить следующие элементы: субъект и социальную связь, интересы субъектов, которые охраняются законом, а также предмет, если он совпадет с предметом преступления.

Значение объекта определяется прежде всего тем, что это – один из элементов состава преступления. Следовательно, объект входит в основание уголовной ответственности. Это значит, что для привлечения лица к ответственности по конкретной статье Уголовного кодекса РФ необходимо установить, на какой объект было направлено совершение преступления, какому объекту желало причинить вред своими действиями конкретное лицо и, в частности, какому именно объекту этот вред был причинен либо создавалась угроза причинения такого вреда.

Правильное определение объекта посягательства предоставляет возможность определить юридическую природу конкретного преступления[6].

Правильное определение объекта посягательства имеет значение в определенных случаях для ограничения сходных между собой преступлений и их правильной квалификации.

Например, в ст. 331 УК РФ представлены два родовых признака состава преступления против военной службы - его объект и субъект.

Родовым (специальным) объектом преступлений, перечисленных в главе 33 УК, является установленный порядок прохождения военной службы.

В зависимости от конкретных отношений, являющихся непосредственным (видовым) объектом каждого преступного посягательства, преступления против военной службы делятся на преступления:

- против порядка подчиненности и воинских уставных взаимоотношений (ст. ст. 332 - 336 УК);

- против порядка пребывания на военной службе - уклонения от военной службы (ст. ст. 337 - 339 УК);

- против порядка несения специальных видов военной службы (ст. ст. 340 - 344 УК);

- против порядка сбережения военного имущества (ст. ст. 345 - 348 УК);

- нарушение правил безопасности использования военно - технических средств (ст. ст. 349 - 352 УК).

Военная коллегия Верховного Суда РФ в «Обзоре судебной практики по делам о преступлениях против военной службы и некоторых должностных преступлениях, совершаемых военнослужащими»[7] указал, что сложности при определении объекта преступного посягательства и оценке умысла виновных по делам о преступлениях против порядка подчиненности и воинских уставных взаимоотношений между военнослужащими, а также должностных преступлений военнослужащих, связанных с применением насилия (ст. ст. 286, 332 - 336 УК РФ) объективно обусловлены сходством их объективной стороны с рядом общеуголовных составов преступлений против личности. Диспозиция ст. 333 УК в части, касающейся сопротивления начальнику или другому лицу, изложена таким образом, что квалификация по этой норме возможна лишь в случае совершения преступления во время исполнения потерпевшим возложенных на него обязанностей военной службы. Что же касается принуждения, а также насильственных действий в отношении начальника или оскорбления военнослужащего, то диспозиции ст. ст. 333, 334 и 336 УК допускают соответствующую квалификацию при совершении противоправного деяния не только во время, но и в связи с исполнением потерпевшим таких обязанностей.

Объект преступления, предусмотренного ст. 335 УК, описан в уголовном законе в общем виде: посягательство на него обозначено как нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности. Содержание этого объекта уголовный закон не раскрывает.

Сравнение диспозиции ст. 335 УК с аналогичной статьей прежнего Уголовного кодекса (ст. 244 УК РСФСР, воспроизводящей содержание ст. 8 Закона об уголовной ответственности за воинские преступления) показывает, что в данной части она изменений не претерпела.

Военная коллегия указывала, что физическое насилие одного военнослужащего над другим может быть признано воинским преступлением, подпадающим под признаки ст. 8 Закона об уголовной ответственности за воинские преступления, лишь в том случае, когда оно посягает на установленный порядок несения воинской службы и применено: а) в связи с исполнением потерпевшим обязанностей по военной службе или б) при исполнении хотя бы одним из них этих обязанностей, либо в) когда применение насилия, хотя непосредственно и не связано с исполнением обязанностей военной службы, но было сопряжено с очевидным для виновного нарушением порядка воинских отношений и выражало явное неуважение к воинскому коллективу.

Таким образом, наличие указанных признаков - во время исполнения потерпевшим или в связи с исполнением обязанностей военной службы - является одним из критериев отграничения преступлений данной категории (ст. ст. 333 - 336 УК РФ) от общеуголовных преступлений.

В каждом конкретном случае при рассмотрении уголовных дел необходимо проверять, находился ли виновный (потерпевший) при исполнении конкретных нормативно определенных служебных обязанностей, и в зависимости от этого решать вопрос об его ответственности.

Примером правильного подхода при решении этого вопроса являются уголовные дела в отношении рядового Фролова и младшего сержанта Русяева.

С целью подчинить своему влиянию и добиться беспрекословного повиновения от сослуживца более позднего срока призыва рядового Дерюшева, Фролов нанес последнему множественные удары ногами и руками по различным частям тела, причинив здоровью потерпевшего легкий вред.

Установив, что насилие к Дерюшеву было применено во время исполнения им обязанностей дневального по роте и направлено на нарушение установленного порядка взаимоотношений лиц, не состоящих в отношениях подчиненности, военный суд Ижевского гарнизона обоснованно квалифицировал действия Фролова по ч. 1 ст. 335 УК РФ.

Органами предварительного следствия Русяев обвинялся в том, что в помещении казармы нанес младшему сержанту Стержантову один удар кулаком в лицо, причинив перелом нижней челюсти, то есть вред здоровью средней тяжести. Эти его действия были квалифицированы по ч. 2 ст. 335 УК.

В судебном заседании военным судом Одинцовского гарнизона было установлено, что насилие Русяевым применено на почве личных взаимоотношений, не связанных с военной службой, - в связи с подозрением Стержантова в краже принадлежавших подсудимому вещей. При этом ни подсудимый, ни потерпевший какие-либо конкретные обязанности военной службы (общие или специальные) фактически не исполняли, а конфликт между ними произошел хотя и в установленное распорядком дня служебное время, но в уединенном месте, и нарушением внутреннего порядка в подразделении не сопровождался.

Поскольку перечисленные обстоятельства свидетельствовали об отсутствии в действиях Русяева признаков преступления против военной службы, суд с учетом причиненного личности потерпевшего вреда правильно переквалифицировал содеянное на ч. 1 ст. 112 УК.

С учетом изложенного представляется ошибочным вывод 3-го окружного военного суда об исполнении рядовым Иевлевым во время совершения преступления обязанностей военной службы.

95-м гарнизонным военным судом Иевлев осужден на основании ч. 3 ст. 335 УК за то, что, будучи недовольным отказом рядового Голенко выполнить свое неправомерное требование (принести воды), нанес последнему два удара кулаком в грудь и живот, в результате чего потерпевшему был причинен тяжкий вред здоровью в виде разрыва селезенки.

Мотивируя обоснованность юридической оценки судом гарнизона действий осужденного как воинского преступления, 3-й окружной военный суд в кассационном определении указал, что Иевлев применил к Голенко физическое насилие во время нахождения обоих на стационарном излечении в военном госпитале, то есть при исполнении обязанностей военной службы. В обоснование этого вывода суд округа сослался на положения ст. 37 Федерального закона "О воинской обязанности и военной службе", согласно которой в случае нахождения на лечении военнослужащий считается исполняющим такие обязанности.

Между тем из кассационного определения по делу не видно, какие конкретно обязанности военной службы (общие или специальные) исполняли во время конфликта Иевлев и Голенко. Что же касается нахождения на стационарном излечении названных лиц, то данное обстоятельство, как об этом указано выше, само по себе не свидетельствует об исполнении ими обязанностей военной службы применительно к уголовно - правовому толкованию этого понятия.

Следует отметить, что квалификация действий Иевлева по ст. 335 УК в связи с наличием других признаков воинского преступления (применение насилия к сослуживцу в присутствии других военнослужащих, что сопряжено с очевидным для виновного нарушением порядка воинских взаимоотношений) является правильной. В то же время ссылка окружного военного суда на ст. 37 Федерального закона «О воинской обязанности и военной службе»[8] в данном случае правомерной признана быть не может.

Таким образом, объектом преступления признается система общественных отношений между людьми, на которые посягает преступник, причем не любые общественные отношения, а лишь те, которые охраняются уголовным законом. Определение объекта можно представить как общественные отношения, охраняемые уголовным законом, на которые посягает преступник. Думается, что господствующая в отечественной уголовно-правовой науке доктрина определения объекта преступления обоснованно критикуется в последнее время, так как она неизбежно приводит к отождествлению объекта преступления и объекта уголовно-правовой охраны[9].

Литература

1. Никифоров Б.С. Объект преступления. – М.: МГУ, 1960. – С. 29.

2. Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. – М.: Наука, 1963. – С. 167.

3. Фролов Е.А. Спорные вопросы общего учения об объекте преступления // Сборник научных трудов Свердловского юридического института. 1969. – №. 10.

4. Ляпунов Ю.И. Основные теоретические проблемы уголовно-правовой охраны природы в СССР. – М.: Юрлит. 1976. – С. 15.

5. Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. – М.: Наука, 2014. – С. 41.

6. Уголовное право. Учебник // И.Я. Казаченко, З.А. Незнамова. – М.: Альфа-М, 2016. – С. 190.

7. Обзор судебной практики по делам о преступлениях против военной службы и некоторых должностных преступлениях, совершаемых военнослужащими // Обзоры судебной практики военных судов Российской Федерации по уголовным делам (1996 - 2001 гг.). – М., 2002. – С. 87 - 88.

8. Федеральный закон от 28.03.1998 N 53-ФЗ (ред. от 28.12.2016) "О воинской обязанности и военной службе" // "Собрание законодательства РФ", 30.03.1998, N 13, ст. 1475.

9. Гавриш С.Б. Теоретические предпосылки исследования объекта преступлений // Уголовное право. – 2014. – № 11. – С. 23.

Код для цитирования: Скопировать