VIII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2016

Феномен миграции уже долгое время является объектом пристального изучения исследователей по всему миру. В то время, как процессы глобализации набирают обороты и достижения научно-технического прогресса становятся частью обыденной жизни, перемещение людей по планете становится всё более доступным. Одновременно с этим в современном мире наблюдается устойчивое неравенство в уровне развития государств. Сочетание этих факторов – возможности более или менее свободного передвижения и наличие преимуществ между континентами, странами и даже отдельными регионами по отношению друг к другу – является благодатной почвой для интенсификации миграционных процессов.

Причины, вынуждающие людей менять постоянное место жительства, различны, но одной из ведущих является экономическое неравенство и возможность обеспечить себе лучший уровень жизни за пределами родной страны. Стоит отметить, что оказываемое экономической миграцией влияние столь велико, что его невозможно не учитывать ни при анализе, ни при прогнозе экономического развития большинства государств мира. Так, согласно докладу Департамента ООН по экономическим и социальным вопросам, опубликованному 11 сентября 2013 г., численность мигрантов в мире составила 232 млн человек.

Традиционные миграционные «коридоры» сложились в мире задолго до сегодняшнего дня. Поэтому имеет смысл даже говорить о «традиционных» направлениях миграции (к примеру, за январь – август 2013 г. с территории Мексики въехали в США около 13 млн человек). Разумеется, значительная часть миграционных потоков носит временный, сезонный характер, но тем не менее с каждым годом численность населения, оседающего на новых территориях, неизменно растёт. Следствием этого является создание диаспор по этническому признаку внутри стран пребывания. В той или иной степени, эта традиция свойственна населению всех стран мира, однако непревзойденным лидером по степени консолидации своих граждан (хотя в данном случае решающую роль имеет как раз не гражданство, а этническая принадлежность) был и остается Китай.

Не существует, пожалуй, ни одной развитой страны мира, в которой не обосновались бы выходцы из Китая. Как и для всего мира, для китайских эмигрантов (также известных как «хуацяо») традиционно привлекательными являются страны США и Западной Европы.

Однако диаспоры в странах Юго-Восточной Азии, сложившиеся еще в колониальный период, относятся к числу наиболее старых и многочисленных китайских диаспор в мире. Около 75 % всех зарубежных китайцев проживает в странах этого региона, их численность составляет 28,2 млн человек [1].

Столкнувшись с этим фактом, необходимо ответить на два вопроса: что обусловило столь значительное присутствие китайского населения в данном регионе, и почему именно эта область расселения представляет особенный интерес?

Ответ на первый вопрос дает один из двух общих факторов миграции, указанных в начале статьи: географическая доступность. Действительно, еще с давних времен, когда современные средства передвижения не были изобретены, соседствующее положение Китая и Юго-Восточной Азии обеспечивало приток китайского населения в регион. Что касается второго вопроса, то в рамках данной статьи чрезвычайно интересны роль и положение этнических китайцев в населяемых ими странах. Если в США и странах Европы китайские переселенцы, в особенности в первом поколении, зачастую играют роль не слишком высококвалифицированной рабочей силы (за исключением отдельных специалистов), то в странах ЮВА их положение далеко не столь однозначно, о чем пойдет речь ниже. Это объясняется в том числе и несоизмеримо более давней традицией переселения китайцев в Юго-Восточную Азию в сравнении с прочими регионами мира.

Как уже было сказано, китайские диаспоры в странах ЮВА сложились еще в колониальный период, отсюда вытекает и их весьма значимое положение в обществе.

Этнические китайцы составляют 76 % населения Сингапура, 24 % – Малайзии, 14 % – Таиланда, 11,2 % – Брунея, 3 % – Индонезии, 3 % – Лаоса, 3 % – Мьянмы, 1,5 % – Филиппин, 1,1 % – Вьетнама, 1 % – Камбоджи. Несмотря на схожесть китайских диаспор, можно выделить несколько моделей, отличающих по степени ассимиляции и положению в обществе: неассимилировавшиеся диаспоры (Индонезия, Малайзия), ассимилировавшиеся (Таиланд, Филиппины, Вьетнам) и занимающие доминирующее положение (Сингапур) [2].

Китайская диаспора во всех этих странах неоднородна как по степени ассимиляции, так и по своему социально-экономическому статусу.

Если в Индонезии азиатский кризис 1997-1998 гг. привел к выступлениям и волнам насилия, направленным против китайского населения страны, став формой выражения социального протеста бедных индонезийцев против зажиточных китайцев, занимающихся преимущественно торговлей и ростовщичеством, то в Таиланде премьер-министр Чавалит Йонгчаюд был вынужден принести извинения за то, что назвал китайских бизнесменов «национальной проблемой». В Малайзии китайская община по Конституции не обладает правами коренных жителей (бумипутра), хотя, по мнению исследователя Хван Ин Вона, китайцы в Малайзии, «получали то, о чем остальные хуацяо в Юго-Восточной Азии могли бы только мечтать – равное гражданство, участие в политической и управленческой деятельности, широкие экономические возможности и терпимость к языку, религии, и культурным институтам» [3].

В то же время в Таиланде китайцы ассимилировались в большей степени, чем в других странах. Многие исследователи отмечают, что в Таиланде в силу высокой степени ассимиляции идентификация этнических китайцев и определение «тех, кто является китайцами», в настоящее время представляет существенные сложности. Несмотря на то что в Бангкоке есть Чайна-аун, большинство этнических китайцев рассеяно по городу. Использование тайских имен является для них нормой, многие не говорят на китайском языке. В целом китайская диаспора в Таиланде достаточно богата и могущественна и дистанцируется от местного населения не по этническим, а по экономическим характеристикам [4].

В Сингапуре этнические китайцы составляют более 75 % населения страны. Этническим меньшинством там являются индийцы и малайцы. Со времени обретения независимости правительство Сингапура работало над созданием сингапурской идентичности. Английский был введен в школьную программу как первый язык, а китайский изучался этническими китайцами в качестве второго языка. Однако именно китайская культура составляет основу новой сингапурской идентичности, равно как китайская этика бизнеса и традиционная система «гуанси» главенствуют в экономике.

В целом для всех стран Юго-Восточной Азии вне зависимости от степени ассимиляции там китайского населения характерна одна черта – ситуацию самоидентификации этнических китайцев в этих странах во многом изменил стремительный рост Китая. Подъем китайской экономики способствовал ориентации китайцев всего региона на бизнес с Китаем, вызвав тем самым рост соответствующего этнического самосознания. Во многих странах Юго-Восточной Азии появилась новая мода – быть китайцем [5].

Говоря о степени сплоченности хуацяо в той или иной стране, А. Ларин отмечает, что представления о китайской диаспоре как о едином организме на поверку оказываются мифом: китайцы за рубежом чаще всего дистанцируются от политики, стремятся избегать всего, что могло бы дать повод упрекнуть ее в прокитайских симпатиях, а в таких условиях превращение диаспоры в проводника интересов КНР представляется невозможным. Однако обладая экономическим потенциалом, те же бизнесмены-хуацяо имеют рычаги влияния на политическую сферу страны проживания. Именно поэтому Пекин стремится воздействовать на ведущих китайских магнатов стран Юго-Восточной Азии, которые могли бы публично выступать в поддержку КНР в противовес Тайваню [6].

Более подробное рассмотрение позволяет выделить «старую» и «новую» миграцию, точкой отсчета которой сложит переход КНР с начала 1980-х гг. к политике реформ и открытости.

Новые мигранты существенно отличаются от китайцев-«старожилов». Они хорошо образованы, многие окончили средние школы или университеты у себя на родине, поддерживают тесные связи с КНР, тогда как «старожилы», особенно молодое поколение, во многом оторвались от этнической родины и нередко не знают китайского языка. В странах ЮВА новые мигранты пополнили, прежде всего, ряды коммерсантов и предпринимателей в сфере услуг. Есть среди них и инженерно-технические специалисты, наемные работники, сельскохозяйственные рабочие, учителя, представители творческих профессий [7].

В целом же к сфере интересов китайской диаспоры в ЮВА можно с уверенностью отнести финансовый сектор и торговлю, несколько в меньшей степени – промышленность и сельское хозяйство. Показатели несколько разнятся от страны к стране. В Индонезии работают примерно 80 частных банков хуацяо, это 70 % частных банков страны, подобная ситуация была и в Таиланде до финансового кризиса 1997 г. Схожая картина наблюдается и в сфере торговли: хуацяо владеют 90 % частных супермаркетов в Индонезии, а на Филиппинах число китайских торговых фирм еще 20 лет назад составляло без малого 9 тыс. Всё это позволяет сделать вывод о доминирующем положении китайской диаспоры в сфере финансов и торговли.

Весьма прочны позиции хуацяо и в промышленности. Так, в Индонезии основными направлениями деятельности китайцев в области производства являлись:

- монополизация производства муки, цемента, а также автомобилей, где зарубежные китайцы занимают 60 % рынка;

- перевод капиталов из легкой промышленности в тяжелую.

В Малайзии зарубежные китайские предприятия были лидерами сталелитейной промышленности, выпуская 800 тыс. т стального проката в год. Кроме того, они производили 1/3 общего объема цемента в Малайзии, в абсолютных цифрах это более 2 млн. т.

В Сингапуре зарубежные китайцы еще в 1970-е гг. переориентировались на высокотехнологичную и наукоемкую промышленность. В 1990-е гг. среди всех вышедших на рынок сингапурских компаний доля сингапурских китайцев составила 81 %.

Даже столь краткий и поверхностный обзор позволяет сделать вывод о том, что китайское население занимает если не доминирующее положение в экономике ЮВА, то, во всяком случае, достаточно близкое к нему. С учетом того, что огромная часть торгового объема стран региона приходится на КНР, складывается ситуация, в которой торговля фактически превращается в обмен товаров, услуг и капитала между хуацяо и китайцами КНР по китайским же каналам связи.

Кроме торговых связей, значительную выгоду КНР получает и от прямых капиталовложений. Практика инвестирования средств на Родину, которая была характерна для деловых кругов зарубежных китайцев издавна, исходила помимо патриотизма из корыстных интересов: капиталовложения в Китай сулили баснословные прибыли на фоне благоприятного инвестиционного климата, потребительского рынка и низкой себестоимости рабочей силы. Пекин проводит прагматичную линию поведения в отношении хуацяо, предоставляя им преимущества перед прочими иностранными инвесторами. Китайское правительство создало более 50 индустриальных зон специально для китайцев, вернувшихся из-за рубежа. Кроме того, в последние 10-15 лет руководство КНР стало рассматривать китайскую диаспору не только как важный источник инвестиций и технологий, но и как инструмент глобальной политики [8].

Что касается выгод для стран ЮВА, вклад китайских мигрантов в их социально-экономическое развитие нельзя оценить однозначно. Бесспорно, экономика этих стран получила и продолжает получать несомненные выгоды от использования китайского труда, капитала и предпринимательского опыта. Деятельность китайского меньшинства способствует росту таких базовых показателей, как ВВП, объем экспорта, средние доходы населения. Так, в 2003-2007 гг. рост ВВП в среднем составлял 6,1 %, по прогнозу ОЭСР для шести основных стран на 2011-2015 гг. – 6,0 %. В то же время некоторые аспекты деятельности китайской диаспоры воспринимаются коренными жителями принимающих стран как ущемление их интересов [9].

Перспективы для китайского населения ЮВА хотя и не вызывают в целом опасений, но всё же неоднозначны. С одной стороны, времена массовых антикитайских выступлений коренного населения, характерные для середины ХХ в., ушли в прошлое, китайская диаспора прочно заняла свое место в социально-экономической структуре государств региона. С другой стороны, из этого можно сделать вывод, что момент для возможной окончательной ассимиляции уже упущен: с усилением КНР на международной арене и общей тенденцией на политические послабления в отношении национальных меньшинств, китайцы, так и не ставшие малайцами, тайцами или индонезийцами, вряд ли уже станут ими в будущем.

В то же время, обладая мощнейшими позициями в экономике, хуацяо в большинстве своем не имеют прямого доступа к политическому управлению, сохраняя лишь косвенные рычаги влияния. Исключением здесь может выступить разве что Сингапур, который, впрочем, изначально представляет собой государство-феномен. Здесь была сделана ставка на создание особой, сингапурской идентичности, которая в конечном счете сыграла, что, впрочем, не отменяет того, что этнические китайцы здесь представляют не меньшинство, а большинство.

Руководство КНР, со своей стороны, полностью осознавая выгоды существующего положения дел, не только не осуждает его, но и, напротив, заинтересовано в сохранении столь многочисленного китайского представительства за рубежом. Причины этого понятны: ЮВА является одним из самых динамично развивающихся регионов на карте мира, большой процент китайского населения и широкий торговый оборот надежно «бронируют» за КНР высокий процент прибыли с динамично развивающихся рынков. Кроме того, хуацяо в большинстве своем положительно настроены по отношению к исторической родине, что свойственно отнюдь не для всех мировых диаспор. Учитывая, что Китай, несмотря на общее старение населения, всё же не испытывает недостатка в трудоспособном населении, массовая репатриация китайцев ЮВА на текущий момент представляется бессмысленной. Здесь можно предположить, что введение ныне отсутствующего в КНР института двойного гражданства могло бы дополнительно упрочить позиции КНР в регионе, но последствия такого шага трудно предсказать. К тому же подобное решение таило бы в себе угрозу дестабилизации.

В заключение хочется заметить, что сотрудничество стран ЮВА с Китаем имеет многовековую историю, и процессы, наблюдаемые в настоящее время, представляют собой лишь закономерное развитие этого сотрудничества, ускоренное глобализацией. КНР стремится выстроить образ надежного и предсказуемого партнера, что верно как для мирового сообщества в целом, так и для ЮВА в частности. Конечно, риск существует всегда, но практика показывает, что государства региона сумели в той или иной форме принять и интегрировать китайское население. И самое главное: китаец в конечном счете остается китайцем, где бы он ни был. Наличие китайской диаспоры в стране – гарантия стабильных экономических связей с Поднебесной, а на карте мира едва ли найдется страна, которой не было бы выгодно сотрудничество с современным Китаем.

Список использованных источников и литературы

1. Анохина Е.С. Китайские диаспоры и «новая» китайская миграция в странах Юго-Восточной Азии // Вестник Томского государственного университета. – 2012. – № 361. – С. 62.

2. Там же.

3. Золотухин И.Н. Китайская диаспора в Юго-Восточной Азии // Ойкумена. – 2011. – № 2. – С. 160.

4. Анохина Е.С. Китайские диаспоры и «новая» китайская миграция в странах Юго-Восточной Азии // Вестник Томского государственного университета. – 2012. – № 361. – С. 62-63.

5. Там же. С. 63.

6. Золотухин И.Н. Китайская бизнес-диаспора в Юго-Восточной Азии // Ойкумена. – 2012. – № 3. – С. 161.

7. Китайская диаспора – источник выгод и вызовов // Российский совет по международным делам. – 15.01.2014. – URL: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2988#top-content

8. Золотухин И.Н. Китайская диаспора в Юго-Восточной Азии // Ойкумена. – 2011. – № 2. – С. 160.

9. Китайская диаспора – источник выгод и вызовов // Российский совет по международным делам. – 15.01.2014. – URL: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=2988#top-content

Код для цитирования: Скопировать