Проблема экстремизма и деструктивного поведения становится массовым явлением для России. За последнее время увеличилось количество террористических актов, что явилось следствием удачной экстремисткой пропаганды, в которой не последняя роль отдана лингвистическому экстремизму в электронных и печатных СМИ, и в особенности в социальных сетях. Особую опасность такие формы экстремизма имеют для детей и подростков, психика которых крайне восприимчива к усвоению экстремистских идей, и которая не в состоянии распознать угрозу. Нам думается, в шкале моральность-аморальность современного подростка происходит диспозиция этих понятий. По данным коллегии Минкомсвязи России заявлено, что в конце 2014 года численность Интернет-аудитории в России будет равна 80 млн. человек, что составит 71% населения страны старше 18 лет.
В настоящее время больше 50% совершеннолетнего населения страны ежемесячно пользуются сетью Интернет. Дневная аудитория российского Интернет-пространства составляет 44,3 млн. совершеннолетних жителей страны.
В этих условиях практически невозможно контролировать Интернет-ресурсы, живые журналы, форумы и т.д., тем не менее, не стоит рассматривать социальные сети и Интернет исключительно как зло, используемое для пропаганды экстремизма.
Показателем словесного экстремизма являются определенные речевые стратегии и тактики.
Например, это стратегия дискредитации по национальному признаку, стратегия противопоставления одной нации по отношению к другим, стратегия создания благоприятного имиджа какой-либо нации, объяснение бедствий одной нации действиями другой, одобрение экстремистских действий. Перечисленные стратегии реализуют при помощи тактик угрозы, запугивания, оскорбления, драматизации, «навешивания ярлыков» [1, c. 87].Например:
«Русские свиньи. Их надо перерезать» («Новое дело. Нижний Новгород», № 43, 26 октября 2006); ), "Москва - москвичам, тяжелая работа - хохлам" (М.К.- 99). В данных высказываниях лингвистическими средствами проявления экстремизма является использование зоосемантической метафоры («свиньи») с маркерами этнической принадлежности и конструкции косвенного призыва, который достигается использованием предиката с семантикой долженствования («надо перерезать»).
К стратегиям второго уровня (по степени обобщенности) можно отнести следующие: стратегию насмешки, стратегию риторического воздействия, стратегию создания негативного имиджа, которые реализуются через тактики обвинения, оскорбления, иронии, оправдания, драматизации, «покушения» на чужие ценности, навешивания ярлыков, сравнения, прием «серой пропаганды», аллюзии [1, c. 88]. Например: «Злой чечен ползет на Север» [2] – запись в «Живом журнале», посвященного ситуации в Карелии, содержащее аллюзию к «Казачьей колыбельной» М.Ю. Лермонтова.
Итак, в заключении стоит сказать о том, что:
социальные сети, печатные и электронные СМИ не всегда толерантны, что может привести конфликтам на почве межнациональной розни;
следует вести более тщательные контроль и мониторинг на предмет лингвистического экстремизма в Рунете;
и наконец, считаем необходимым усовершенствовать законодательство, связанное с разжиганием ксенофобских настроений, при этом необходимо подготовить специальный работающий глоссарий и систему маркеров для распознавания фактов ксенофобии и этнофобии в СМИ и на пространстве Интернет-ресурсов
Литература
Грачев М.А., Романова Т.В. Культура речи современного города. Лингвистический ландшафт Нижнего Новгорода. – Н. Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2002
http://www.mediactivist.ru