Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы
В последнее десятилетие вышли два словаря, способных радикально изменить методологию достоевистики. Это «Словарь языка Достоевского», поддержанного РГНФ (руководитель - Ю.Н.Караулов), ранее его - «Статистический словарь языка Достоевского». Задача «Статистического словаря языка Достоевского» скромнее, он должен представить лексику Достоевского в количественном виде, повторив и обогатив опыт уникального конкорданса к Шекспиру. Однако и при таком ограничении результат оказался бы слишком объёмным для бумажного издания (речь идёт о многих сотнях авторских листов), а потому было принято решение издать словарь в гибридном виде - как однотомную книгу, показывающую лишь часть таблиц, и сопровождающий её компакт-диск, содержащий информацию в полном объёме. Конечно, в первом опыте такого рода нас подстерегают многие технические трудности издания, а также психологические предубеждения читателей, но именно на этом пути нам видится дальнейший прогресс академической лексикографии.
В целом, последние десятилетия характеризируются широко распространенным увлечением частотными словарями, особенно в связи с педагогическими и информационными приложениями. Затем наступает кризис: электронные корпусы текстов продолжают множиться и увеличиваться по объёму (в некоторых из них счёт идёт уже на сотни миллионов словоупотреблений), но не видно новых частотных словарей, которые были бы созданы на основе этих корпусов. В чём же дело? Причин может быть много, назовем некоторые из них.
1) Программными средствами можно легко и просто получить статистику графических слов. Именно такая информация представлена в ряде словарей. Но читателю обычно нужно большее - графические слова должны быть сведены в осмысленные лингвистические единицы, они должны быть лемматизированы. Процесс же лемматизации не поддаётся алгоритмам на сто процентов. Доля ручного вмешательства хотя и уменьшается относительно, но продолжает расти абсолютно. При росте объёма текстового корпуса в 100 раз объём ручного труда при постредактировании возрастёт, скажем, в 10 раз.
2) До сих пор не разработаны хорошие автоматизированные процедуры формирования выборки на большом корпусе текстов. Впрочем, эта трудность не существует при обработке замкнутого корпуса целиком (как, например, в случае текстов Достоевского).
3) Наконец, существует и психологический фактор. Лингвостатистика, как она складывалась в середине XX в., в какой-то степени была во власти математического фетишизма: открытие «закона» Ципфа создавало иллюзию новой области статистических исследований, возникала новая дисциплина, всё более терявшая связи с лингвистикой, филологией, информатикой.
Думается, мы должны сделать шаг в обратном направлении. Поясним на примере лексемы «Бог»[1].
То, что представлено в Словаре, нам даст лишь толчок к самостоятельной работе.
|
ВСЕГО |
Беллетристика |
Критика |
Письма |
Бог |
1721 |
1079 |
176 |
466 |
Бог в помочь |
1 |
1 |
|
|
Бог ведает |
2 |
1 |
1 |
|
Бог весть |
1 |
1 |
|
|
Бот видит |
24 |
13 |
11 |
|
Дай Бог |
151 |
31 |
120 |
|
С Богом |
22 |
17 |
2 |
3 |
Бог знает |
319 |
207 |
34 |
78 |
Бог с |
66 |
45 |
9 |
12 |
«Бог» |
2 |
2 |
|
|
боги |
37 |
26 |
9 |
2 |
бози |
1 |
1 |
|
|
Ради Бога |
464 |
138 |
2 |
324 |
Слава Богу |
139 |
90 |
11 |
38 |
Частоты сочетания Бог знает уже учтены в строке Бог, но в ней не учтены частоты лемм «Бог», боги, ради Бога, слава Богу. Если мы захотим получить частоту слова Бог в рамках лексикографической традиции, то нам придётся суммировать частоты этих четырёх лемм и получить строку:
Бог 2363 1333 200 830 .
Если же, напротив, читатель захочет повысить статус словосочетания Бог знает, превратив его в отдельную лемму, ему надо вычесть частоту словосочетания из частоты леммы, получая для леммы Бог строку:
Бог 1402 872 142 388 .
Тем не менее, роль Словаря трудно переоценить, потому что в речах, мыслях героев произведений Ф. М. Достоевского нередко возникают те или иные сомнения, и здесь мы уже имеем дело с диалектикой. Например, русская традиция говорит, что Бог есть, но этому противостоит антитезис - Бога нет. И находится синтез между тезисом и антитезисом: главное - верить, а в какого Бога не важно. Так и поступает Иван Карамазов, герой романа «Братья Карамазовы» (БрК), которому является чёрт. Иван показывает своё нехристианское мышление, изображая в своей «поэме» Пленника, под которым многие русские мыслители, философы, критики и литературоведы подразумевали Христа.
А вот слово-то Христос никто не подвергал лексикографическому анализу. Мы считаем, что Достоевский, если бы хотел сказать о Христе, он бы Его так и назвал, а никак не Пленником, как это сделал Иван. И для того, чтобы понять авторский замысел, необходимо выяснить, как часто и в каких контекстах в произведениях Достоевского употребляется лексема «Христос».
Как следует из статистической характеристики лексемы «Христос», оно, в отличие от слова «Бог», не является высокочастотным: всего 97 случаев. Мной выявлено следующее:
Мы выделяем 3 значения леммы «Христос»:
1. Пожелание-напутствие с упоминанием Христа: Христос с тобой (с вами). Например: «Ну теперь ступайте, Христос с вами! (и она перекрестила его). (БрК).
2. Молитвенное обращение к Христу (чаще всего в прецедентном тексте): «И как бы с болью переводя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала: «Так, Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». (ПН).
3. Беседы о Христе: «На картине этой изображен Христос, только что снятый со креста... Я знаю, что христианская церковь установила ещё в первые века, что Христос страдал не образно, а действительно, и что и тело Его, стало-быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно». (Ид).
Само явление Христа показано Достоевским только в «Братьях Карамазовых» - в главе «Кана Галилейская». Причём писатель говорит не явно, а образно, называя Христа Солнцем. Увидеть Христа могут только те, кто причастен к Нему. Так, Христос является Мармеладову перед его смертью, в таинстве Причастия. Если Достоевский имеет замысел в своих произведениях говорить о Христе, он так Его и называет - Христом, в отличие от Ивана Карамазова, который в своей поэме говорит о Пленнике. Ведь «у Ивана Бога нет, у него идея», как говорит Митя Карамазов о брате.
Коль скоро нет у Ивана Бога, то нет и веры. Прежде всего, вера есть любовь. Именно сущности веры-любви и не понимал Иван. Не случайна и его оговорка о том, что он искренне не понимает, как можно любить ближних. И наоборот, высший момент присутствия веры в сердце Достоевский раскрывает на примере Алеши через переживание состояния искренней любви к Богу как одновременной любви к ближнему. С другой стороны, Достоевский не приемлет слепой или неиспытанной веры. «Горнило сомнений» и жизненных испытаний должен потому пройти и Алёша Карамазов. Зосима отправляет Алешу в мир с тем, чтобы вера его стала подлинной - т. е. свободной. Вера рождается от сердца. Сердце для Достоевского первичнее разума, именно оно подсказывает выбор того или иного логического вывода. И поэтому ошибки сердца для Достоевского страшнее и глубже ошибок разума. «Всяк ходи около сердца своего», - говорит Зосима. Исправление сердца, познание его глубин - такова первоочередная задача человека.
Иван улавливается не только искажённой цитатой из псалма, но и именованием действующего лица: Пленник.
В пс. 67 «Да воскреснет Бог»: «Возшел еси на высоту, пленил еси плен: приял еси даяния в человецех, ибо непокаряющыяся еже вселитися». Последние четыре слова заменяются в «Учебной Псалтири» на поле словами: и в непокаряющихся еже вселитися им (у Господа)».
Статистический словарь языка Достоевского выявляет текстуальные связи слов плен, пленять: очень, решительно.
7 плен (БН, Мд, Игр.-2, БрК-3)
1 пленения (Мд)
3 плененный (Мг, Рп, БрК)
8 пленить (Ид-2, Вм, Пд-3, БрК-2)
3 плениться (Мд, Ид-2)
9 пленник (Скв.ан., Б-2, БрК-6 [4 S])
2 пленный (БрК-2)
6 пленять (Дв., З.з., Б, Кр, БрК-2)
1 пленяться (Ид)
Совершенно очевидно, что Достоевский Христа никогда бы не назвал Пленником.
Поэмой «Великий Инквизитор» Достоевский призывает вспомнить, что у христианства есть и может быть рассказана иная повесть - о том, как красота спасёт мир. Это означает, что Христос должен обладать реальной эстетической силой, способным являться не как фантом и не как невозможная возможность, а как реальная и привлекательная форма бытия, способ обитания для людей, некое осуществление. Недостаточно сказать, что Христос был, Он должен быть доступен видению, как форма и движение, которые способны продолжаться. В Христе, в делании Христа как в реальном стиле, реальном присутствии внутри истории должна быть возможность вкусить и увидеть, что Господь благ. Тотальная всеобщность Скотопригоньевска или Севильи, языческая или ницшеанская - не может уловить Христа в Его могуществе и способна понимать Его как иссякание и исчезновение. В лучшем случае - как молчание. Принять же Христа как реальную и видимую красоту с Его способностью воплощать и сохранять свою форму внутри времени - значит, стать в конфронтацию с эстетикой тотальности, сочетающей идеал Мадонны и идеал Содома. 1 Кор 1:23: «Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, для эллинов - безумие». Соблазн - неточный перевод греч. «скандалон», камушек, о который можно споткнуться. Истинная красота всегда сокровенна, и христианская мысль о том, что Слово и в самом деле плоть бысть, всегда излагает повесть бытия способом, который всегда будет скандалом для иудеев и идиотизмом для эллинов.
Красота не может быть подчинена символической структуре, но может обращать внимание на детали, которые отличают один нарративный момент от другого. В миг прекрасного естественно внимание славе, провозглашающее прекрасное, а это внимание сопротивляется искушению выискивать некий сообщаемый им гносис. Речь может идти, следовательно, лишь о символических деталях, через которые «может быть явлен смысл целого». Явленная Красота даёт место разговору о символах в терминах таинства, иконы или реального присутствия. Символическое образуется в слиянии возвышенного и мимолётного, а Христос является как эстетическая сила, и прежде всего - в чудесах: воскрешении Лазаря и Кане Галилейской. Будучи знаками, чудеса Христовы имели целью не просто вызвать изумление: для того, кто умеет истолковывать их как знаки, они истинны, потому что говорят об истинности Бога. Раз говорят, то они - текст, который надлежит изучать.
В «беспечном незнании» своем Иван взирает глазами дьявола и затем встречается с ним, напомнившим ему, автору, ещё одну поэмку. Алёша понял главное: инквизитор не верит в Бога, а Бог является верному в церковном таинстве. Алёше в главе «Кана Галилейская» - является Солнцем, Ивану же является чёрт. Не пришедший на встречу с Иваном Митя идёт на страдание за всех, потому все - дите, тем самым отвечая на вопрос Ивана о детской слезинке: Христос - тоже дите. Наконец, в финале романа мальчики решают проблему действия завершения героя: в братском объятии.
Мы можем смело вывести, что главную часть словарной статьи составляют иллюстрации словоупотреблений (контексты слова), есть особый, а значит - «гипертекстовый» - способ описания языка и мысли автора. Словарь и текст всегда находятся в постоянном, непримиримом конфликте друг с другом. Пословное лексикографическое представление чревато опасностью разрушать текст, элиминировать сюжет, оттеснять на второй план и выхолащивать мысль автора. Попытка же примирить, приблизить Слово к идее приводит к решению сделать основной упор на контексты, -расширив их рамки, дифференцировав их в хронологическом и жанровом отношениях.
[1] Статистический словарь языка Достоевского. М., ИРЯ им. Виноградова, 1998. Т.1. С. 168