IV Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2012

Работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы

 «Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро - насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время - факт! Дальше Вас - никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете. После незначительного Вашего рассказа - всё кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И - главное - всё кажется не простым, т. е. не правдивым. Это - верно...»[1]. Это высказывание Горького из его письма Чехову по поводу «Дамы с собачкой» по мнению большинства исследователей демонстрирует восприятие чеховского творчества, как последнего звена старого реализма, предельно развитого и совершенного, как бы исчерпавшего все возможности, в этом старом реализме таящиеся, и одновременно сознание того, что всякий действительно новый шаг есть выход за пределы этой завершившейся в Чехове традиции, есть «закономерное - необходимое создание нового качества, нового «героического» искусства»[2]. Представляется, что важные свидетельства, поясняющие суждения Горького о реализме Чехова, мы находим в воспоминаниях А. Е. Богдановича, который, рассказывая о впечатлении, произведенном на Горького постановкой «Дяди Вани» в нижегородском театре, пишет: «...Несколько дней он был болезненно взвинчен, приподнят, говорил об этой пьесе, как о драме бесконечно огромного значения, потрясающей своей удивительной простотой, реализмом особого, высшего порядка, сверхреализмом, который упраздняет реализм обыденщины». «Именно в это время в беседах и спорах Алексей Максимович утверждал, что Чехов «убил реализм»[3]. «Даму с собачкой» Горький прочитал в декабрьской книжке «Русской мысли» за 1899 г.», а в январе 1900 г. на сцене Московского Художественного театра вновь увидел пьесу «Дядя Ваня». И то и другое были непосредственным поводом письма, которое вызвало массу кривотолков, противоречивых комментариев.

Несомненно, что реализм Чехова помогал Горькому искать новый художественный метод. Несомненно, Чехов учил Горького реалистическому искусству. Значимость чеховского реализма видится не в том, чтобы показать ценность и роль героя в истории общества, а в том, как ему жить в том мире. И единственное произведение Чехова, которое не только ставит вопрос, но и дает на него ответ, - повесть «Дуэль», в которой  Чехов изображает случайную группу людей, объединенных только временем и пространством. Никакие прочные связи не объединяют их. Единство повести основывается не на событиях, а на универсальных свойствах изображаемого мира.

Герой повести Лаевский пытается объяснить себя и свое поведение. Действие начинается с ситуации, давно сложившейся, когда все помыслы Лаевского направлены на то, чтобы избавиться от любовницы. «Будущее наше рисовалось нам так: вначале на Кавказе, пока мы ознакомимся с местом и людьми, я надену вицмундир и буду служить, потом же на просторе возьмем себе клок земли, будем трудиться в поте лица, заведем виноградник, поле и прочее... С первого же дня я понял, что мысли мои о трудовой жизни и винограднике - ни к чёрту. Что же касается любви, то я должен тебе сказать, что жить с женщиной, которая читала Спенсера и пошла для тебя на край света, так же не интересно, как с любой Анфисой или Акулиной. Так же пахнет утюгом, пудрой и лекарствами, те же папильотки каждое утро и тот же самообман...»

Здесь очень важна символика винограда и виноградной лозы, уходящая своими корнями в далекое прошлое, именно о нем многократно упоминается в Библии. Виноградники вообще разбивались на горах и крутых утесах, на которых иногда ставили стены для укрепления почвы. Они обыкновенно разрастались скоро и густо, подобно смоковницам. Потому-то выражение сидеть под своей виноградной лозой и под своей смоковницей служит эмблемой домашнего мира и спокойствия. «...на просторе возьмем себе клок земли, будем трудиться в поте лица, заведем виноградник, поле и прочее» (Мих. 4:4).

Если Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой по-разному полагали, что без религии нет нравственности, а самосовершенствование личности им виделось как ее движение к Богу, то Чехов предлагал начать прямо с человека, без всяких предварительных условий. Критерий же для творимого идеала был один - справедливость и правда. «И кто ищет спасения в перемене места, как перелетная птица, тот ничего не найдет, так как для него земля везде одинакова. Искать спасения в людях? В ком искать и как? Доброта и великодушие Самойленка так же мало спасительны, как смешливость дьякона или ненависть фон Корена».

Здесь вспоминается сцена дома у Самойленко, когда тот предлагает испить вина со своего виноградника «с кислинкой» прослеживается  сюжет ветхозаветной притчи о винограднике, который принес дикие ягоды. И мечты дьякона, который в своих фантазиях цитирует 79 псалом «Призри с небесе, боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!».

Лаевский - первый герой Чехова, который совершает самостоятельный, свободный поступок, исходя из своего разума и совести. Первым вполне самостоятельным поступком было для Лаевского сближение с Надеждой Федоровной перед дуэлью. Иллюзия Лаевского здесь обнаружена с максимальной резкостью. Он бежал от «нелюбимой» женщины, которая, как ему казалось, делала его жизнь невыносимой. Им двигала не чувственность, как раньше, а высокое чувство сострадания, свойственное только нравственному человеку. Он смог полюбить даже изменившую ему «порочную женщину». Вся суть его трагедии, все ее причины оказались в нем. Он их устранил - и противоречий не стало, отпала необходимость в объяснениях и рассуждениях, исчезла нужда в перемене места.

«Спасения надо искать только в себе самом, а если не найдешь, то к чему терять время, надо убить себя, вот и все...» Заметим, что исповедь Лаевского - это оценка им собственной жизни и сделана она перед лицом возможной смерти на дуэли.

Чехов настойчиво выделяет духовный переворот как центральное событие сюжета, как единственное, идейное плодотворное. Дальнейшее действие развивается только для Лаевского, он один видит грозу в кульминации произведения, он один разрешает свою задачу. Гроза кончилась, духовный переворот свершился, и только тогда произошла дуэль.

В финале повести Чехова читаем: «Лодку бросает назад,- думал он,- делает она два шага вперед и шаг назад, но гребцы упрямы, машут неутомимо веслами и не боятся высоких волн. Лодка идет все вперед и вперед, вот уж ее и не видно, а пройдет с полчаса, и гребцы ясно увидят пароходные огни, а через час будут уже у пароходного трапа. Так и в жизни... В поисках за правдой люди делают два шага вперед, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперед и вперед. И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды». Философский итог повести - в «жажде правды» и в движении к ней. «Воистину десница Божия насадила виноград сей!» - эти восторженные слова дьякона еще раз обращают к 79 псалму, в котором вслед за процитированным стихом следует: «И на сына человечеснаго (призри), егоже укрепил ecи Себе». Иудеи сыном человеческим называют Зоровавеля, который был укреплен Богом при царе Дарии; почему он победил двух юношей вопросом своим, доказав, что женщины и истина побеждают все: так, говорит, женщины побеждают все, а наиболее побеждает истина (2 Ездр. 3, 12). Заслужив мудрым своим предложением удивление, он получил от царя позволение пойти в Иерусалим и построить снова храм и город. Евангелие Сыном человеческим называет восприятого Богом-Словом человека, Христа: Бог-Слово укрепил в самом Себе т. е. в Божественной ипостаси человеческую природу, и, сообщив ей Божескую свою крепость, сделал ее сильною против дьявола:  Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой - виноградарь. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. (Ин. 15:1,5). «А  мы,  культурные, распяли  Христа  и  продолжаем  его  распинать.  Значит,   у   нас   чего-то недостает... И это "что-то" мы должны восстановить у себя,  иначе  конца  не будет этим недоразумениям».

Для Чехова тяжелая монотонная русская жизнь с ее недоразумениями была вечной книгой с «открытым» финалом, он видит в этой жизни и человеке и хорошее, скорбит о прошлом, грустит, безо всякой злобы посмеивается над настоящим и с надеждой смотрит в будущее. Чеховский реализм трезвый, иногда даже жестокий, но он всегда оптимистический.

[1] А. М. Горький, Собр. соч. в 30 томах, т. 28, ГИХЛ, М. 1953

[2] Е. Б. Татар, «Горький и Чехов» в кн. «Горьковские чтения», АН СССР, М.-Л. 1949, стр. 379.

[3]  А. Е. Богданович, Из жизни Алексея Максимовича Пешкова, Сб. «М. Горький на родине», Горьковское изд-во 1937, стр. 91, 92.