IV Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2012

         Мотив пира, символические пределы которого определяются мифологической традицией, является одним из наиболее древних архетипических мотивов в литературе и мифологии. В большинстве случаев они рассматриваются через призму таких понятий как жизнь и смерть, расцвет и упадок, наслаждение и страдание, Эрос и Танатос и т.д. О. Фрейденберг определяет символическое пространство пира как вкушение даров не только телесных и природных, но и духовных, связывая последние с поэтическим словом-застольной речью [5, c. 62-63]. Д. М. Магомедова в контекст пира вводит древние образы еды и питья, и определяет значение пира с точки зрения коллективного ритуального действа [4, c. 73]. М. Бахтин говорит о карнавальной природе пира и его связи с застольной беседой, рассматривая пиршественные образы в единстве со словом, веселой истиной и мудрой беседой. По словам М. Бахтина, «между словом и пиром существует исконная связь». Также М. М. Бахтин отмечает еще одну сторону пиршественных образов - связь еды со смертью: «Слово «умереть» в числе прочих своих значений значило также и «быть поглощенным», «быть съеденным». Образ преисподней у Рабле неразрывно сплетается с образами еды и питья» [2, c. 120-121]. Ю. Лотман в своих размышлениях о поздних произведения А. С. Пушкина говорит о «перверсных пирах», то есть пирах мнимых, страшных и гибельных для человека. Перверсный пир - это пир, связанный со смертью, с движением от Эроса к Танатосу [3, c. 478].

         В данной работе рассматривается мотив пира и связанные с ним образы в романе Карлоса Бальмаседы «Кулинарная книга каннибала». В романе показана перверсная природа пира, имеющая два основных направления - «пир-мир», или исторический пир и пир, как конкретный акт, который является ключевым моментом в произведении. Исторический пир в художественном пространстве романа показан ни как символ миропорядка, гармонии и благополучия, а, наоборот, он противопоставлен им. Это перверсный пир, несущий гибель человеку. Автор показывает нам страшную картину «поедания» себе подобных. И это не каннибализм, в прямом смысле этого слова, а исторический процесс, которым управляют диктаторы, не являющиеся каннибалами на деле, но проливающие кровь невинных людей, истребляя их как животных на скотобойне. Перед читателем разворачивается драма нескольких итальянских семей, которые связали свои судьбы с судьбой Аргентины, в жизни которой были диктатуры, расстрелы, исчезновения людей, предоставление политического убежища нацистам, Перрон и т. д. Все это описано автором на фоне прекрасных и изысканных кушаний, которые подаются на столы пирующих - главы муниципалитета Мар-дель-Платы «вместе с десятком своих преданных друзей и сподвижников: сенаторов и депутатов, упоенных величием власти и неожиданным везением, переполненных тщеславием чиновников, обремененных глупыми устремлениями советников, честолюбивых членов муниципалитета, алчущих популярности»...» [1, c.74-75], местных синдикалистов, управляющих телеканалами, прокуроров, высокопоставленных шлюх и т.д. Автор называет их «плотоядной кастой», которая не отличает вкус свинины от вкуса человеческого мяса.

         Пир, как конкретное действо, также получает травестийное изображение. Предметом травестии становятся традиции созидательного, позитивного пира - Литургии, сердца христианского Богослужения, когда вино и хлеб претворяются в кровь и плоть Христову. Литургия в романе не несет сакрального смысла, она извращается, превращаясь в «большую жратву» или, как называет ее К. Бальмаседа, «гастрономическую литургию». Автор говорит, что люди не едят, а «ублажают свои желудки» [1, c. 211]. Таким образом, травестийная литургия представляет собой бессмысленное поглощение пищи, в качестве основного ингредиента блюд которой выступает человеческое мясо, приготовленное изысканными способами и пользующееся популярностью у посетителей ресторана «Альмасен Буэнос-Айрес», представляющего собой нечто, подобное храму. Сюда стекаются люди со всех уголков планеты, гурманы-паломники, желающие отведать известные по всему миру блюда. Также автор описывает книгу, ставшую священной для многих поколений поваров - служителей храма-ресторана «Альмасен Буэнос-Айрес». Эта книга под названием «Поваренная книга Южных морей», была написана двумя выдающимися братьями Лучано и Людовико Калиостро и издана большим тиражом, впоследствии из которого загадочным образом остался лишь один экземпляр, который передавался из поколения в поколение и приравнивался к великому сокровищу, заключающему свод ритуалов и правил по приготовлению восхитительных блюд.

         Исходя из вышесказанного, следует рассмотреть аспект ритуального употребления пищи, в котором еда, пир, трапеза, восходят к ритуалу жертвоприношения. В романе данный  аспект представлен автором в первобытном смысле, когда акт поедания зачастую связывался с принесением в жертву человека и представлял собой воскрешение через смерть, иными словами - поглощение. [5, с. 56] «Убийство, разрывание, съедание не только животного, но бога и человека, особенно близкого, родного, становится осмысленным. Когда бог убивает перворожденного, или человек убивает человека - это ведет к его воскресению...» [5, с. 61]. Бальмаседа начинает и заканчивает роман пиром плоти, используя кольцевое обрамление, выраженный посредством образа крыс - «Крысиное пиршество продолжалось несколько дней, животные никуда не спешили и не страдали отсутствием аппетита, одни из них отправлялись поползать по дому, потом, оголодав, возвращались, другие вцеплялись в добычу с хладнокровием шакалов» [1, c. 10]. Семимесячный Ламброзо, в будущем ставший гениальным поваром, разделил кровавую трапезу с крысами, которые не обращали никакого внимания на его присутствие, поедая тело его матери, ставшей для них главным блюдом. На другом, заключительном пире, самом главном пире Ламброзо, он сам становится блюдом для крыс, «приправленный и украшенный, словно самое большое и аппетитное блюдо, которое когда-либо подавалось в ресторане» [1, c. 220]. Бальмаседа подчеркивает, что это был самый сказочный пир и самое вкусное из всех блюд, которые рождал талант Ламброзо, как кулинарного кудесника.

         Пир как конкретное действие представляет собой в романе ритуальное, или литургическое, по словам М. Элиаде, действие, открывающее ритуальное времяпространство, в которых происходит соприкосновение с сакральным [6, c. 57]. Цезарь Ламброзо «расшифровывал тайную алхимию, которой пользовались Лучано и Людовико Калиостро» [1, c. 215], он прикасался к сокровенным знаниям, чтобы приготовить «обильное пиршество» из плоти его тети и любовницы Беттины.  Для того, чтобы приготовить самое главное в его жизни блюдо, Ламброзо изучал «Поваренную книгу Южных морей» в течении сорока часов. Акт изучение становится сакральным, он переносит повара в искаженную реальность (ритуальные время и пространство, которые открылись ему в мистическом озарении, которое подобно катарсису). И уже неважна дата, а важно то, что Цезарь получил знание, благодаря которому он почувствовал меланхолическую благодать, которая заполнила его тело. Это  знание ведет к заключительному, кульминационному пиру, который является точкой жизненного цикла, вслед за которым неминуемо следуют закат, расплата и смерть. Расплата  за то, что повар вступил в неестественные отношения с едой, готовя человеческое мясо.

         Таким образом, в романе Карлоса Бальмаседы «Кулинарная книга каннибала» показана перверсная природа пира. Пир представлен в двух аспектах - пир, как исторические события, и пир, как конкретный действо, которое связывается с пиром плоти, и становится своего рода религиозным актом, приравниваемым автором к литургии, несущей сакральные знания.

Литература:

1. Бальмаседа К. Кулинарная книга Каннибала: Роман / Пер. с исп. М. Петрова. - Спб.:Издательская группа «Азбука-классика», 2010. - 224 с.

2. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. - М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.

3. Лотман Ю. М. Избранные статьи. В 3 т. Т. II, Таллин, 1992. - с. 478

4. Магомедова Д. М. Мотив пира в поэзии О. Мендельштама // Мотив вина в литературе: Матер. науч. конференции 27 - 31 октября 2001 г., г. Тверь, 2001. - с. 73

5.  Фрейденберг О. Поэтика сюжета и жанра [текст]: / О. Фрейденберг. - М.: Лабиринт, 1997. -  445 с.

6. Элиаде М. Священное и мирское [текст]: монография / Элиаде М. - М., 1994. - с. 8-135.