События последних десятилетий показали, сколь глубокие изменения претерпела концепция национальной идентичности: от разработанной ещё в начале XX века, обозначаемой как «ирландская Ирландия», и до «европейской Ирландии», вступившей в европейское сообщество. Существование различных концепций ирландской идентичности связано со сложностью самой проблемы национальной идентификации, которая прежде всего упирается в судьбу национального языка. Ирландия, создавшая самую древнюю в Западной Европе литературу на местном, ирландском языке[1], пережила драматичную историю перехода с ирландского языка на английский. Тем не менее ирландская литература не только выжила, но и дала миру в XX веке такие имена как Синг, Йейтс, Джойс, О´Кейси, Биэн, О´Фаолейн, Фрил, Хини - если назвать только самых крупных её представителей [2; c. 13].
К концу XIX века, когда положение ирландского языка признавалось катастрофичным, началось движение за его возрождение. Ко времени создания в 1893 году Гэльской лиги успел образоваться труднопреодолимый разрыв между живым устным языком и мертвым письменным. Ирландскоязычное население западного побережья и прилегающих островов (Гэльтахт) было практически сплошь неграмотным. Среди же знатоков ирландского языка из городской интеллигенции лишь несколько человек владели устной речью. Но и самому Гэльтахту в буквальном смысле грозило исчезновение - этот беднейший в Ирландии район давал самый высокий процент эмигрантов. Чтобы сохранить здесь население, требовались меры по экономическому развитию района. Индустриализация же способствовала дальнейшему вытеснению ирландского языка английским. Президент Гэльской лиги Дуглас Хайд выступил решительным противником индустриализации Гэльтахта как условия его спасения, считая модернизацию равнозначной англицизации. В своей знаменитой публичной лекции «Необходимость деанглицизации Ирландии» он противопоставлял ирландский язык как язык духовный английскому языку вульгарной коммерции [2; c. 15].
Ко времени Национально-освободительной революции Гэльтахта практически уже не было. Но ирландский язык как национальный был объявлен первым государственным языком (английский - вторым) и главным условием существования нации, построения «ирландской Ирландии».
Всё это свидетельствует о том, что ирландскоязычная литература стоит перед труднопреодолимыми препятствиями. Кроме того, что круг её читателей чрезвычайно узок, язык, которым она пользуется, отличается диалектальной раздробленностью. Современный литературный язык так пока и не создан [1; c. 183].
Английский язык ирландских писателей существенно отличается идиоматической модификацией, плавностью, идущей от синтаксической свободы ирландского языка - это проявляется; прежде всего, в интонации, по которой, например, легко узнаётся Йейтс. Таким образом, хотя ирландская литература основным своим руслом перешла на английский язык, и ирландский остался на обочине литературного развития, он сохранил своё значение в качестве культурной основы английского языка в Ирландии. Но, пожалуй, в большей степени его влияние носило не лингвистический, а образный характер. За десятилетия своей постреволюционной истории ирландская литература шла по пути преодоления «раздвоенного мышления», вызванного языковой ситуацией. Перестав быть первичным признаком нации, потеряв своё значение как средство общения и литературного творчества, ирландский язык обрёл небывалую власть над художественным сознанием нации. Значение уже как бы имел не язык сам по себе, а факт его утраты, переживание которой укрепляло фундамент национального сознания.
Если такой признак «ирландской Ирландии», как ирландский язык, перестал быть условием существования нации, главным языком литературы, то возникает вопрос, каковы в таком случае критерии определения национальной принадлежности писателя, что такое ирландская литература, и есть ли такая, что составляет её канон и на каком языке она должна создаваться. Предметом широкого обсуждения стало понятие «англо-ирландская литература». В литературно-критической практике оно обычно употребляется как синоним «ирландской литературы на английском языке». Термин этот, однако, не вошёл в литературно-издательскую практику [2; c. 63].
В этом свете огромный интерес представляет творчество современного ирландского писателя Хьюго Гамильтона. Через его творчество главной темой проходят поиски национальной и индивидуальной идентичности, что обусловлено судьбой самого писателя. Гамильтон родился в двуязычной семье: отец - суровый ирландский националист, мать - немка, приехавшая в Ирландию после окончания Второй мировой войны, чтобы в этом зелёном уютном уголке забыть ужасы войны. Но из одной войны женщина попала в другую - языковую, которую отчаянно вёл в их семье муж-тиран. Детям и жене запрещалось как бы то ни было использовать английский язык - и это в уже европейской Ирландии, где по-английски разговаривали все вокруг. Хьюго Гамильтон создаёт свои произведения на английском языке и, таким образом, представляет, по сути, пример трёхъязычной, мультикультурной личности. Пронзительные и зачастую трагичные подробности детства, его стремление примирить в себе ирландское и немецкое и желание взаимодействовать с англоязычным миром, понять, кто же он по национальности, мы узнаём в автобиографических произведениях Гамильтона, одно из которых - «The Speckled People» (название может быть переведено на русский язык как «Пёстрые люди»).
Хьюго Гамильтон, ирландский писатель, журналист, родился в 1953 году в Дублине. Он автор нескольких сборников рассказов и пяти романов. В 1992 году награждён Rooney Prize for Irish Literature, в 2004 году французский перевод его воспоминаний детства «The Speckled People» был удостоен премии Prix Femina Etranger, а перевод мемуаров на итальянский язык - Premio Giuseppe Berto [5]. «Немецко-ирландский писатель Хьюго Гамильтон пока ещё не приобрёл широкую читательскую аудиторию за пределами Ирландии, но, несомненно, его особый лирический, выразительный стиль заслуживает внимания читателей по всему миру. Его «международная идентичность» позволяет создавать произведения, с остротой раскрывающие противоречия современной жизни» [7].
Политика, культура, идентичность Ирландии были пересмотрены и существенно изменились с середины XX века, создав тем самым условия для создания мультикультурной Ирландии. Курс на изоляционизм, которого придерживалась страна, изменился. Монокультурная до этого времени, Ирландия принимала иммигрантов в соотношении с количеством коренных жителей больше, чем любая страна в мире [3; c. 64]. В том числе, большое количество немецких иммигрантов прибывало в Ирландию в послевоенные годы. Отношения Ирландии и Германии - это особый вопрос. Известно, что Ирландия никогда не вела боевых действий с Германией, во время Второй мировой войны сохраняла нейтральную позицию. Конфликт между Великобританией и Германией подпитывал враждебное отношение ирландцев к бывшей владычице, а беспрецедентный пример немецкого национализма, переросшего в фашизм, воодушевлял оставшуюся группу ирландских националистов.
Мервин О´Дрискол, профессор Ирландского национального университета (Корк), в своей книге «Ireland, Germany and the Nazis. Politics and diplomacy, 1919-1939» представил первое в своём роде глубокое исследование отношений Ирландии и Германии в период между двумя мировыми войнами XX века, основанном на ирландских, британских и немецких архивных документах. Он утверждает, что ирландско-немецкие отношения сыграли центральную роль в становлении Ирландии как государства и, в том числе, развитии ирландского национализма, порождённого сформировавшейся политикой независимости от Великобритании [8].
Несмотря на немецко-ирландское происхождение, уверенное владение с детства немецким и ирландским языками и запрет на использование английского, мемуары Хьюго Гамильтона «The Speckled People» написаны на безукоризненном английском языке. Перед нами не билингвистическая, а полилингвистическая личность писателя. Говоря о формальной стороне произведения, следует отметить, что эта «надслойка» ещё двух языков даёт индивидуальному стилю автора оригинальный синтаксис (обилие анафорических, эллиптических конструкций), порою удивляющее сочетание эпитетов. Кроме того, очень часто в тексте встречаются непереведённые цитаты на немецком и ирландском языках, что делает чтение книги более увлекательным и придаёт глубинному пониманию текста ещё один уровень.
Хьюго Гамильтон обрёл родину, которая, впрочем, полностью так и не приняла его. В детстве он и его брат носили «немецкие кожаные брюки и ирландские свитера, вдыхая запах грубой шерсти и новой кожи, ирландцы сверху и немцы снизу» [4; c. 2]. Отец Хьюго говорит, что они «пёстрые», пятнистые, как форель. «Пёстрые» люди - это термин Хьюго Гамильтона для таких, как он сам и его братья и сёстры, не имеющих возможности стать полноправными жителями страны. Быть немцем и ирландцем одновременно, жить на окраине Дублина и, более того, не иметь позволения говорить на английском языке - это по меньшей мере странно, это не вписывается в общественные порядок, в традиции новой эпохи глобализации. «Ты не хочешь быть особенным ... Тебе хочется быть таким, как все - не говорить только на ирландском, не быть немцем, не быть нацистом». Но это даёт тебе свою точку зрения на вещи, делает тебя особенным. Отец называл их семью «пятнистой, пёстрой, в крапинку, разнородной, раскрашенной» [4; c. 7].
В семье Гамильтонов говорят на немецком и ирландском (гаэльском) языках, но английский строго запрещён - даже произнесение нескольких слов на «вражеском» языке влечёт за собой жестокое наказание от отца - непримиримого ирландского националиста. Отец утверждает, что «твой дом - это твой язык» и настаивает, что они - образцовая ирландская семья, модель для других. Он настаивает также на том, чтобы члены семьи называли свою фамилию по-гаэльски - так, что многие соседи даже не могли её произнести. Хьюго и его брату не разрешалось играть с детьми, которые не говорят исключительно по-ирландски - это особенная проблема в стране, где английский - основной язык. Кажется, что отца больше волнует будущее Ирландии, чем будущее его детей. Мать Хьюго никогда не теряла способности смеяться, радоваться, несмотря на то, что годы войны прошли для неё мучительно. Она, бежавшая от ужасов войны в Ирландию, нашла здесь мужа, который покорил её своей любовью ко всему немецкому: языку, музыке, технологиям, враждебному отношению к ненавистным британцам. Но его национализм и жестокость по отношению к собственным детям заставили её почувствовать себя снова загнанной в западню, как в Германии.
Несмотря на все усилия отца, Хьюго понимал: «Мы никогда не будем ирландцами в достаточной степени». Кроме того, над ним беспощадно насмехаются за то, что он наполовину немец - дети дразнят его прозвищем «Эйхман» и приветствуют «Хайль Гитлер!». Он несколько был отдан «под суд» ватагой детей. В одном из последних эпизодов книги описывается ещё один случай такой травли. Но подросток уже не может стерпеть обиды, он уже не такой, каким был в начале повествования. Когда толпа мальчиков вновь стала задирать подростка, избивать его, обвинять в нацизме, он вдруг понял, что «они больше ничего не смогут мне сделать. Я снял ботинок и швырнул его в море. Я вырос, привыкнув на всё давать отрицательные ответы, сопротивляться всему. Я больше не боялся. Смейся над собой, и весь мир будет смеяться вместе с тобой. Сам наказывай себя, и никто тебя не тронет» [4; c. 294].
Отец трагически умер после несчастного случая, но перед смертью признал, что проиграл языковую войну. Отказ отца от собственных убеждений не стал для Хьюго проявлением слабости, скорее, наоборот - дал толчок к мысли о том, что даже слепая, сильная вера может под влиянием обстоятельств превратиться в спокойное принятие чужого мнения, и это не отрицание собственной идеологии, а готовность к диалогу: «Как-то он подошёл ко мне, пожал мне руку и сказал, что хотел бы начать всё снова, потому что совершил слишком много ошибок за это время» [4; c. 282].
Несмотря на то, что с детства Хьюго и его братьям и сёстрам приходилось терпеть от сверстников кличку «нацисты», Гамильтон во многих аспектах «более ирландец», чем они [4; c. 118]. Всё это влечёт за собой определение его собственной идентичности, понимание истории его семьи. То, что родители скрывают своё прошлое, обостряет его неудовлетворение, отчаяние, подвигает Гамильтона цепляться за фрагменты информации, собираемой по мелочам из спрятанных фотографий и семейных реликвий: «Я знаю, что значит терять, потому что я ирландец и я немец» [4; c. 122].
Говоря от имени ребёнка, Гамильтону удаётся ярко и правдиво передать чувства растерянности, вины, страха - в то же время с юмором и проницательностью. Мемуары полны поэтическими вкраплениями, острыми замечаниями, тонкими озарениями, откровениями - такими, которые может сделать только ребёнок. «В детстве ты ничего не знаешь, а, повзрослев, осознаёшь, что есть вещи, которые знать не хочется» [4; c. 254], - пишет он.
Ключевым эпизодом, повторяющимся в начале и в конце книги и несущим центральное символическое значение в процессе понимания главного героя себя, является сцена с собакой на пляже. Бездомная собака, которая постоянно лаяла, всегда была свидетелем прогулок семьи Гамильтонов, кажущегося безмятежного семейного счастья - до тех пор безмятежного, пока с дальних уголков шкафа не были извлечены родительские тайны. «Пёс всё лаял и лаял, а мы убегали от волн, потому что не знали ничего лучше» [4; c. 6]. На протяжении повествования Хьюго много времени проводит на берегу моря, обдумывая всё, что происходит с ним и его родителями. Как-то, доведённый до отчаяния тиранией отца, он решил доказать сам себе, что он «человек кулака», а не «человек слова» и, сидя на пляже, он вдруг, неожиданно для себя, стал с остервенением кидать камни в того самого бездомного пса. Он продолжал лаять, затем уже выть от боли и обиды, бросился в море и вскоре скрылся из виду. Когда Хьюго осознал, что убил ни в чём не повинное существо, он понял, что поступил очень плохо, что он не хочет быть таким и горько пожалел о содеянном. Трудно описать его чувства, когда в финальном эпизоде драки со сверстниками он увидел, что пёс с лаем бежит к нему. То, что собака выжила, что она снова здесь, на старом, знакомом месте, вдруг перевернуло сознание подростка: «Они не смогут тронуть меня, ведь пёс жив, и он лает!» [4; c. 294]. Это торжество жизни над смертью, это внезапное избавление от душевных мук дало Хьюго свободу - свободу быть таким, какой он есть, самому выбирать свой путь и никого не бояться. Он пришёл к мудрому замечанию: «различие между одной страной и другой - в песне, которую они поют в конце фильма, во флаге, который висит над почтовым отделением, и в марках, которые ты облизываешь» [4; c. 46].
Поиск национальной идентичности в романе Хьюго Гамильтона происходит в процессе самоидентификации героя в мультикультурной, мультиязыковой среде. Персонаж не нашёл настоящего дома в материальном плане, но пришёл к пониманию того, что дом всегда найдётся для того, кто готов к этому, кто готов к диалогу - он обрёл родную страну в своём воображении: «Может быть, твоя страна - это всего лишь место, которое ты придумал сам, в своём воображении. Место, о котором ты мечтаешь, о котором поёшь. Может быть, этого места даже нет на карте вообще, может, это всего лишь история, а в ней - люди, которых ты когда-то встречал, и места, где ты был... И я не должен быть таким, как все» [4; c. 292]. Очевидно, что дети, которые выросли как «половинчатые», как метисы, как «пёстрые», всегда будут не такими, как все [9]. Подросток пытался понять, чем различаются история Ирландии и Германии и какой странной логикой руководствуется его отец, ставя семью в положение «языковой войны». Наряду с детскими воспоминаниями, чередуя комическое и трагическое, Гамильтон рассказывает об исторических событиях в Европе, о своих предках, о семейных тайнах. Это путешествие в конце концов заканчивается освобождением - подросток приходит к выводу, что он не обязан блуждать в межкультурных лабиринтах, пытаясь найти правильный выход: он может - и это единственное правильное решение - примириться со своим внутренним культурным разнообразием.
Литература
[1] В настоящей работе это его название употребляется наряду с «гаэльским»