III Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2011

        Имяславие с самого начала своего появления рассматривалось только с богословской точки зрения и только как философская предпосылка. В качестве последней имяславие породило ряд богословских произведений (Лосев, Флоренский, Булгаков). Те внушения сердца и чувства, на которых было основано имяславие в самой различной форме преклонения перед именем Бога, по сути дела являются живым религиозным «чувством Нуменоза» (трепета и страха), которое, в свою очередь, является особенностью архаической религиозности - религиозности ветхозаветного человека.  Она проявлялась в особом почитании имени Божьего, к которому относились с почитанием, благоговением, трепетом, страхом, и где оно являлось объектом любви, восхваления, прославления. В новозаветные времена после смерти и воскресения Иисуса к Его имени стали относиться с тем же благоговением, с каким в древнем Израиле относились к имени Яхве. На современном же этапе «чувство Нуменоза», приняв форму культа, делается исключительным содержанием теургии (философии культуры в бердяевском понимании), что влечет за собой деформацию Традиции с ее сферами богообщения - теофании, которая феноменальна по своей сути. Это  есть кризис современного религиозного сознания в контексте понимания и прославления имени Божия.

      О. Павел Флоренский определял языковые установки имяславия как магическое восприятие слова. Согласно философу, «Имя есть Тайна, им именуемая; вне же Тайны, оно не только безжизненно, но и вовсе не есть имя - лишь «звук пустой», «воздушное ничто»...Но обращенное к Тайне, оно являет Тайну, и влечет мысль к новым именам»[1]. Мир языкового магизма явился почвой для мифопоэтического мышления, т.е. породил античную культуру, возрождение которой пришло на смену в свою очередь средневековому миру, который - по определению М. Волошина - был «литургийно строен и прекрасен»[2]. Главное отличие средневекового религиозного сознания заключается в его универсальности. Если религиозность современная обращена, в основном, к проблемам этики (добра и зла, благодеяния и греховности), то средневековая религиозность строилась как всеобщая жизнеобъяснительная система представлений о происхождении и устройстве мира (семь дней творения, ад, рай), о времени (земном и небесном) и вечности, о смысле человеческой жизни. Иначе говоря, она была не просто религиозной системой, а системой культуры - средневековой культуры, которая сохранила в значительной мере черты мифопоэтического мышления. Возрождение античности явилось первой деформацией религиозного сознания. Став оппозицией ницшеанскому «Бог умер», имяславие породило новую мифопоэтику, новый религиозный ренессанс и - как следствие - новую деформацию культуры, в пределах которой оно представляется сердцем православной аскетической традиции, одним из средств преодоления макрокультурного кризиса, и должно заключаться в православном универсализме, так как, по словам  О. Б. Давыдова - «это та культурная матрица, которая дает шанс выстоять России в котле современных глобализационных процессов...».[3]